Против латинян, о том, что не следует ничего ни прибавлять, ни убавлять в Божественном исповедании непорочной христианской веры
О меде говорят врачи, что, при естественной своей сладости, он имеет и некоторую часть горьковатости, также и свойство очистительное. Поэтому загноившиеся раны и неудобоизлечимые очищают разведенным медом, особенно те, которые в этом опытны, также и к очистительным напиткам он примешивается ими с большою пользою, так как от разных цветов, с которых собирается, он получает чудное качество. Подобным сему оказалось краткое твое послание, которое ты написал мне, о честнейший и многолюбезнейший мой господин Феодор. Будучи все услаждено и насыщено духовною сладостью, оно не только разумный вкус души услаждает, но и возбуждает тайно, и, как некоторая горьковатость, восставляет к просветлению, то есть, возбуждает ум, при всем его нерадении, к ответам. Не кажется ли тебе довольно обидным, чтобы не сказать, зазорным – то, чтобы человеку, который с юных лет напитан православными догматами чистой и непорочной православной веры, открыто сказать, что не следует такими посланиями, каковы Николаевы, заниматься и увлекаться? Я же настолько отстою от того, чтобы ими услаждаться, насколько и от того, чтобы насыщаться и услаждаться смертоносными врачевствами. Но я слышал, что мудрости того человека многие удивляются, и что Феодору, который послал к нему некоторые пытливые вопросы и просил на них решения, он прислал очень искусно и весьма премудро составленное слово. Хотел и я поревновать пчелам, которые по всем цветам летают, но не со всех собирают мед. Главное же потому, что и о Феодоре, знаменитом в православии и украшенном воистину великим разумом, я слышал, что он уже пошел этою дорогою и желал быть зрителем и слушателем того, хотя и не учеником и молчаливым хвалителем, как прочие. То, чтобы столько времени об этом молчать, ясно доказывает, что содержащееся в послании считается достойным великих похвал, по известному изречению, что Рождество Христово, как первейшее событие, должно чествоваться молчанием. Но об этом достаточно сказанного, ибо всюду требуется краткость в словах. Ты же, о любезнейший мой, восставляя меня к возражению против слов, содержащихся в означенном послании, знай, что этим ты возлагаешь на меня некоторое бремя. Это говорю не потому, чтобы разъяснения Николаевы имели глубину, – они ничтожны и слабы, и подобны паутинной ткани, – но потому, что не имею времени свободного вздохнуть, будучи всецело занят трудом по переводу псалтири, и по этой причине я отказался бы от исполнения твоей просьбы, но с другой стороны, ревность по истине возбуждает дух мой, не давая отдыха, чтобы не возносилась ложь над истиною, и тьма да не хвалится перед светом, и чтобы ты и прочие познали, что Максим нисколько не храмлет в известном богословии богоносных отцев, а напротив, ненавидит все еретические велеречия и латинские последние нововведения и пустословия и отвращается от них. Для этого я бодро и с большою охотою выйду на этот подвиг, возложив надежду на Подвигоположника Бога и Спасителя Христа, подателя разума, и, просветившись духовно отеческим учением, постараюсь разогнать враждебную египетскую тьму светлым светом апостольской истины. Тьма воистину осязаемая и глубокая мгла – все то, что не согласуется с боговдохновенным Евангелием и учением прочих богоносных отцев, говоривших Духом Святым, и потому должно быть признано и должно называться собранием плевел, а не учительства. Если Господь наш Иисус Христос есть свет и истина и живот, ибо сказано: "в Том живот бе, и живот бе свет человеком, и свет во тме светится" (Иоан. 1, 4), то очевидно, что все вообще еретические лжеучения, которые не от приснотекущих источников разумного израиля проистекают, от которых пророком повелевалось составлять песни Господу Саваофу, как сказано: "в церквах благословите Бога, Господа от источник израилевых" (Пс. 67, 27), но кипящие из мутных рвов, на погибель и отравление пьющих из них, – суть тьма осязаемая, явная ложь и смерть. Но пора уже мне приняться за разорение твердей, взимающихся, как говорит божественный апостол, на познание Спасителя Христа, не на колесницы и кони уповая, то есть, не на ложные доказательства, каковы суть те, коими кичатся аристотелевские философы, но во имя Господа Бога нашего призовем, как поет блаженный Псалмопевец. Надеющимся на колесницы и коней своих приключается падение и сокрушение, тии, говорит, спяти быша и падоша; а тем, которые призывают во имя Господа Бога, благовествуется восстание и исправление: мы же, говорит, востахом и исправихомся (Пс. 19, 8. 9). Буду же говорить не против всех Николаевых мудрований, – исполнить это теперь для меня невозможно, как я и выше сказал, – но только против тех его мест, где он не страшится о присносущном исхождении Божественного Параклита весьма дерзостно и помышлять и говорить, об этом будет мое слово, просвещаемое светом Божественного Параклита. Ибо в этом заключается высота латинских заблуждений, которая разделяет нас с ними, пагубны и прочие их учения и мудрования, и от преданий и учений богоносных отцев семи соборов отстоят так далеко, что только одному Богу возможно их исправить. Понять сказанное может кто-либо не в другом каком месте, а побывав в самом пресловутом Риме, где и увидит беззаконные действия тех, которые возвышаются гордостью и хвалятся держать апостольские места, – там увидит он все их безобразия, достойные всякого отвращения. Но источник и основание всех зол есть нововведение относительно Святого Духа, от чего вошло и все остальное зло. И это не удивительно, – о премудрый Феодор! – ибо тем, которые лишились вдохновения Параклита, невозможно уже ни правильно богословствовать, ни составлять правила веры. Как же получат вдохновение Духа те, которые Отца лишают свойства дыхания, как будет показано ниже. Дух, сказано, идеже хощет дышет (Иоан. 3, 8); хощет же только там, где Отец и Сын с Ним правильно богословится и славословится согласно почитаемым преданиям богоносных отцев. Ибо едина воля Отца и Сына и Святого Духа, так же, как и едино существо и сила, и нет различия в волях Святыя Троицы. А как слово направилось к этой высоте, то следует нам всяким способом, в истине и любви, целить разум недугующих, имея руководителем при испытании истины общего Врача и Спасителя, Иисуса Христа, дабы правым словом слово исправилось. Рассмотрев же пучину главных Николаевых толкований, предложим против них чистые догматы простой истины, а не погрешительные помышления геометрических фигур, от которых не получили пользы руководившиеся ими при показании истины; но боговдохновенными глаголами и чистейшими отеческими указаниями осветим истину, как надлежит поступать ходящим во свете. Поставляю же тебя предварительно в известность о том, что, обращая часто слово к твоему лицу и говоря: „Ты же не стыдишься", или: „Ты же говоришь", и: „Ты не страшишься, мудрствуя так", – я этим не тебя учу и обличаю, ибо это не к тебе относится, премудрый Феодор, но говорится против Николая и его единомысленников. Поэтому, прежде, чем начать разбор глав, признаю нужным объяснить тем, которые говорят вопреки заповеди богоносных отцев, что отцы воспрещают нам испытывать и изследовать то, что выше нас и выше всякого ангельского ума; пусть знают, что мы не по недостатку слова или обличительных доказательств держимся заповедей и преданий отеческих, а потому, что глубоко чтим тех, кои преподали нам непостижимое таинство Святой Троицы. Ибо мы достоверно знаем, что не они это говорили, а Дух Святый, как говорит блаженный Кирилл в послании к Иоанну, патриарху Антиохийскому. Не так ли, обыкновенно, поступают и врачи, действуя против случающихся недугов? И они предлагают умеренность в жизни, предписанную прежними учителями, при чем объясняют недугующему, что при соблюдении умеренности он может иметь некоторую надежду получить исцеление, а в противном случае может приблизиться к смерти. Когда же недуг усилится, то вооружаются против него и огнем, и железом, и различными лекарствами. Поэтому и меня, подражающего им, пусть никто не укоряет, а напротив, пусть со всяким прилежанием и с полным вниманием принимает слово – не как мое, но как сказанное теми блаженными мужами, ибо я их слова возвещаю. Также, не с целью спорить пусть слушает, но, изгнав из ума всякое свое мудрование и враждебное расположение, пусть слушает слово прилежно и с любовию к истине. Начну же так. Пусть будет достоверно известно всем, содержащим иное учение, председательствующим и обитающим как в самом Риме, так и по всей Италии, и в странах, находящихся за горами Альпийскими и Пиренейскими, до самого Гадира, что мы, подклонившие свои выи под иго пречестнейшего престола апостольской Константинопольской Церкви, настолько далеки от того, чтобы лукавствовать или дерзнуть на новизну в преданном нам твердом исповедании соборной апостольской непорочной веры, насколько отстоим от того, чтобы изобретать смертоносные наветы против своей жизни. Знаем, достоверно знаем, и из божественных писаний научились, что переставить или изменить что-либо малейшее в учении веры есть великое преступление и отпадение от вечной жизни. И прежде всего свидетелем этого есть Сам Основатель нашей веры и Начальник правды, Господь наш Иисус Христос, Который, начав божественное учение Своим ученикам, предлагает как крепкое и неподвижное основание то, чтобы со всяким прилежанием и великим опасением соблюдать даже малейшие Его заповеди непреложно и неизменно. Ибо говорит в Евангелии от Матфея: "иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем" и прочее (Мф. 5, 19); слово же "мний", по истолкованию божественного Златоуста, означает то же, что будет осужден. Если же кто дерзнет сказать, что Иисус говорит это о заповедях закона, так как выше сказал, что иота едина или едина черта не прейдет от закона и прочее, то это несправедливо, ибо Сам Спаситель первый нарушил заповедь о субботе, за что и был обвиняем фарисеями, которые говорили: несть сей от Бога человек, яко субботы не хранит. Но и после Него ученики Его, из них первый блаженный Павел, всецело были направлены против всех заповедей закона, как служивших прообразованием будущего, и все их разорили, как повествуется в священной книге Деяний Апостольских и в других боговдохновенных книгах. Из этого явствует, что Спаситель сказал это о заповедях нового завета; почему, восполняя боголепное то учение, приточно утверждает опять учеников следующею заповедью, говоря: "всяк убо, иже слышит словеса Моя сия, которые Я теперь вам сказал, и творит я, уподоблю его мужу мудру", и так далее до конца (Мф. 7, 24 – 26). Не только этим заповедует нам Спаситель соблюдать Его божественное учение, но и в Евангелии от Иоанна не раз, но многократно делает это с великою заботою, как и следующею притчею, говоря: "не входяй дверьми во двор овчий, но прелазя инуде, той тать есть и разбойник" (Иоан. 10, 1). Кто же эта дверь, как не Сам Говорящий: Аз есмь Дверь овцам? И там же говорит о Себе, что Он егда Своя овцы ижденет, пред ними ходит, и овцы по Нем идут, яко ведят глас Его; по чуждем же не идут, но бежат от него, яко не знают чуждого гласа (ст. 4. 5); также: будите в любви Моей, и, научая, каким образом пребывать в ней, говорит: аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Иоан. 15, 9. 10). И опять: "аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и разумеете истину, и истина свободит вы" (Иоан. 8, 31. 32). Не явственно ли после этого, что латиняне лгут, утверждая, что они нисколько не отступали от Божественного Евангелия, когда такие грозные и высокие правила, преподанные Христом ученикам Своим живым гласом, и за тем, спустя несколько лет после вознесения Его на небо, блаженным Иоанном, на острове Патмосе, окончательно запечатленные Святым Духом, – они не страшатся изменить, и, прибавлением чужого гласа в священное исповедание веры, испортили оное? Как они могут хвалиться, что собирают со Христом, когда учение Его не сохраняют? Не должны ли они быть признаны татиями и разбойниками, как не входящие евангельскою дверью во двор овчий? Или, как они истиною будут освобождены от вечных мучений, когда они не повинуются евангельской истине, засвидетельствованной и утвержденной столькими и такими великими богоносными отцами в течение стольких лет? Как не быть им отлученными от любви Христовой, когда богословия Его о Святом Духе они не хотят слушаться, но, увлекаясь пресмыкающимися по земле растленными ложными помышлениями мудрости мира сего, в которой упражняются, достоинство Параклита, исходящего от Единого Отца, очень безумно, чтобы не сказать нечестиво, определяют двумя началами, не зная, что как Единородный от Единого Отца и Один рождается рождением, и единородство есть Его особенность, так и Дух Святый, будучи равен во всем Отцу и Сыну, Один исходительно от Единого Отца исходит, и потому исхождение Его признается единоисходным, что и составляет Его особенность, Ему свойственная. Но об этом мы скажем еще после. Теперь же предложим заповеди богоносных мужей, как обещались. И во-первых, божественный Павел, очнувшись от иудейского мрака, а вместе и от неистовства, и испив всю животворную чашу Истинной Лозы, и познав достовернейшим образом волю Спасителя, в послании к Колоссянам заповедует: "блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе" (Кол. 2, 8); также и Галатов желая утвердить, говорит: "но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет. Якоже предрекохом, и ныне паки глаголю, аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет" (Гал. 1. 8). Смотри, честнейший муж, как блаженный Павел почитаемую философию называет тщетною лестью, окрадывающею разумы простых людей, как происходящую из преданий человеческих, по стихиям мира, а не по Христе. Не ею ли ныне руководятся латинские народы, извращая апостольскую истину? Поди мысленно в италиянские училища, и увидишь там текущие, как потоки потопляюшие, учения преимущественно Аристотеля и Платона и подобных им. Увидишь, что никакой догмат не считается у них, если он не будет подтвержден аристотелевыми силлогизмами. И если он не согласен с их наукой, то или отвергают его, как негодный, или отбрасывают в нем то, в чем он не согласен с их наукой и изменяют его в угоду аристотелевскому учению, и тогда защищают, как истиннейший. И как мне объяснить тебе все нынешнее беззаконие латинян, которые, как говорит Апостол, усердно прельщаются философскою лестью о бессмертии души, о будущем наслаждении праведных и о состоянии верных по отшествии от настоящей жизни: во всем этом они заблуждаются, так как руководятся, преимущественно, внешним диалектическим знанием, а не внутреннею церковною богодарованною философией. Хорошо, действительно, знание почитаемой внешней науки, но пригодно только для получения навыка хорошо говорить и для изощрения и развития ума, а не для усвоения божественных догматов и духовного разсуждения. Ибо это выше всякого помышления и выше всякого созерцания существующего и несуществующего; познается же и зрится одною только верою; от всякой же словесной науки убегает, будучи выше ее. Зная это хорошо, блаженный Иоанн Златоуст так говорит в слове о серафимах, где объясняет видение святого пророка Исаии. Слова его золотые об этом следующие: „что он видел, об этом сказал, а каким образом, – это умолчал. Принимаю сказанное и не испытую до тонкости умолчанное. Разумею то, что открыто, и не допытываюсь того, что сокрыто: для того оно и было сокрыто. Чтение Писаний, это – золотой постав, золотая основа, и уток золотой. Не буду ткать паутинный постав, знаю немощь моих помышлений. Не прелагай, говорит, пределов вечных, установленных отцами. Подвигнуть эти пределы – небезопасно: и как же изменим то, что постановлено нам Богом?" О, какое неисповедимое благоговение сего блаженного Отца, господин Феодор! Горе нашему дерзостному бесстыдству, по причине которого осмеливаемся дерзать на божественные таинства, которые вполне непостижимы для самых ангелов! Этот, будучи таков и так велик по добродетели, не осмелился созерцать или говорить более того, сколько достоин раб, – но удовлетворился тем, что сказал пророк, умаляя и уподобляя паутинным поставам свои помышления. Мы же, будучи гораздо дальше от благодати и премудрости, данной ему с неба, нежели от бесподобного его жития и ангельской святости, напротив, увлекаясь большею частью прахом страстей и прилепляясь, подобно бессловесным скотам, к гнусному сладострастию, – имея же малую некоторую искорку внешнего любопрения, а не философии, и этим некоторые из нас, разгорячившись, вскочили, как дикие звери, и ризу Церкви, сотканную из высочайшего богословия, жалостно раздираем диалектическим насилием и софизмами и спорим попусту, усиливаясь показать людям преподанные священные таинства, которые вполне несказанны и неудобопостижимы и ведомы только Единой Святой Троице. И тогда как святой Иоанн Златоуст говорит, что „передвигать пределы небезопасно; и как же изменим то, что постановлено нам Богом?" – ты, Николай, не устрашился, покушаясь столь великое и крепкое основание всего божественного дома непорочной нашей веры, установленное прежде от Бога, а потом столькими и столь великими божественными отцами составленное и утвержденное, разорить софистическими гнусными натяжками! Не есть ли это явное неистовство и изступление ума? Но препирательство, как ненужное и не служащее к созиданию, разве мало нечто, следует оставить; вразумительное же слово, как наиболее назидающее слушателя, что и должно составлять цель всех проповедников истины, пусть действует. Это утверждает божественный Павел. Время уже теперь послушать и премудрейшего Дионисия, прозванного Ареопагитом, – что он об этом нам повелевает, и на сколько дозволяет нам испытывать о Божественных Ипостасях. Он говорит: „будем держать то, что Богом показано нам божественными писаниями, ибо всякое даяние блого и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов (Иак. 1, 17); все же от Отца движимое и происходящее свтоявление, благодатно к нам приходящее, опять, как соединительная сила, обращается к единству Источника – Отца и богозрительной простоте; ибо все от Него и в Нем, как говорит священное слово". Вот он, таковый и столь великий, говорит: „Будем держать, то есть, крепко будем хранить то, что нам божественно открыто было Святою Троицею", ты же, человече, не устрашился изменить это, и других увлекаешь в ту же яму. Но послушаем и то, как учит он нас мудрствовать о пресущественном Божестве. Он говорит, что „вышеестественного богорождения не приобщаются один другому, ибо один источник вышесущественного Божества – Отец; Сын же не есть Отец и Отец не есть Сын". Очевидно, что это относится и к Святому Духу. Ибо, если бы он понимал так, что и Сын есть источник Духа, то не сказал бы, что один источник – Отец; ибо то, что единственно, не допускает другого. И опять он же говорит, что „источник Божества есть Отец, Сын же и Дух суть богорождения, если можно так выразиться, отрасли богорождения, как цветы и вышеестесгвенные светы, как мы приняли от священных словес". Что же может быть светлее и достовернее этого свидетельства. Ибо тайноучитель святого Дионисия о сокровенном и неизреченном вышесущественном Божестве был Павел. Он ясно говорит, что в вышеестественном богорождении один другого не приобщаются, то есть не причастен той особенности, какая свойственна каждой из богоначальных Ипостасей, как то: Отцу нерождение, Сыну рожадение и Духу Святому исхождение. Латиняне же сразу все это почитание отвергают, не стыдясь утверждать, что эти особенности Ипостасей подлежат изменению, и таким образом явно противоречат истине, признавая Сына вместе с Отцем виновником исхождения Святого Духа. Что другое хотят они этим доказать, как не то, что особенность Отца по происхождению от Него Духа переходит и к Сыну, как будет показано далее? Дионисий далее говорит: один источник вышеестественного Божества – Отец; ты же не стыдишься и Сына вместе признавать источником Божества! Если принять твое мнение, то каким образом останутся в силе слова Дионисия, который назвал Сына и Духа отраслями и цветами, Которые Оба произросли от корня – Отца? Отрасль – Сын, отрасль – и Дух Святый; также, цвет – Сын, цвет – и Дух Святый. Не сказал он: „отрасль и цвет", в единственном числе, но „отрасли и цветы", во множественном, чтобы показать, что Они не произрастают друг от друга, но что от Единого Отца, как от корня, Оба равночестно произрастают. Откуда же ты принял, или от какого другого Павла услыщал ты то благочестие, которое теперь проповедуешь, человече? Тот (Дионисий) говорит: „будем удерживать"; и ты ли утверждаешь, что ты и папа римский имеете власть передвигать отеческие пределы и изменять их, как тебе хочется? Кто дал тебе эту власть? Тебе поручено содействовать спасению подобных тебе людей, и не как тебе это хотелось бы, а по спасительному учению священных Евангелий и по апостольскому и отеческому преданию, чтобы таким образом и тебе услышать: блажен еси Симоне, вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех. Если же поступишь иначе, то смотри, чтобы не услышать и тебе страшный оный глас: отступи от Мене сатана, яко не мыслиши яже суть Божия, но яже человеческа (Марк. 8, 33). Для того ты и ключи принял означающие невидимые сокровища, в тайне сокровенные которые ты должен отверзать и показывать такими, какими Владыка дома вложил их в апостольские ковчеги хартиями и чернилами и животворными словами, а не так, чтобы иное нечто чуждое износить, и это защищать диалектическими натяжками и уподоблениями, а не духовным просвещением и исповеданием виры. А что мы не должны осмеливаться ничего мудрствовать или говорить кроме того, что нам преподано Священным Писанием, это ясно показывает святой Дионисий, говоря: „нисколько не позволительно нам говорить или мыслить о вышеестественном Божестве, кроме того, что нам Богом открыто в Священном Писании". Заметь же здесь, о дивный Феодор, благоговение святого Дионисия! Не позволительно, сказал, не только говорить, но даже и мыслить что-либо, кроме написанного. Николай же и его сообщники в такую ниспали дерзость, что сокровенное и необразуемое вышеестественное Божество кичатся доказывать геометрическими фигурами, помимо Писания. Что же другое может быть наиболее сокровенное, как не рождение Единородного от Отца и исхождение Параклита? Эти так называемые глубины Божии, по словам Павла, испытует Параклит: Дух бо, говорит, испытует и глубины Божия (1 Кор. 2, 10). На какую же вышеестественную силу высокого разума и постигательного достоинства утверждаемся мы, не страшась ввергнуть себя в ту глубину божественного сокровения, которая еще не подлежит разумению и испытанию, которая покрыта тьмою, по слову божественного Давида, – и положи тму закров свой, – мы, которые и своего естества не можем понимать, то есть, – каким способом разумное соединено с чувственным, или в чем состоит их соединение и взаимодействие? Не достойно ли это великого смеха и не есть ли это явное сумашествие? Не достаточно ли для тебя, о человече, сознавая свою немощь, сохранять испытанное столькими святыми мужами и в течение стольких благоприятных времен? И Павел, который был восхищен до третьего неба и слышал неизреченные глаголы, вопиет, говоря: от части бо разумеваем и от части пророчествуем. (1. Кор. 13, 9.) Тот – отчасти, а ты всецело! Ибо то, чтобы спорить посредством хитрословия и человеческими умышлениями показывать то, что сокровенно о Божестве – каково Его естество и способ бытия, – что другое означает, как не то, что все уже понято ими? Но возвратимся своим словом туда, откуда мы отдалились, и послушаем других божественных отцев, что они нам повелевают относительно того, чтобы сохранять в целости и неподвижно священное исповедание веры, не прибавляя что-либо и ничего не убавляя. При Феодосии Младшем был собран святый Вселенский Третий Собор в Ефесе, который злочестивого Нестория отлучил от общества верных. Начальником этого Собора был пресветлейший Кирилл, который был и местоблюстителем блаженнейшего Келестина, папы Римского. Этому священному Собору блаженнейший Келестин в своем послании, которое и до сего времени благодатью Христовою сохраняется у нас в целости, пишет о божественном и священном исповедании веры так: „если кто когда либо, убавив нечто или прибавив к исповеданию веры, был предан анафеме, то это было сделано правильно; ибо то, что с полнотою и ясностью предано нам Святыми Отцами, не терпит ни прибавления, ни убавления. Читали мы в своих книгах, что не следует ни прибавлять, ни убавлять, и что прибавляющие или убавляющие подлежат великим мукам. Поэтому, мы и огонь и железо готовим для таковых, так как иначе они не могут быть исправлены". Слышишь ли, Николай, что догматы, преподанные нам блаженными теми отцами в священном исповедании веры, преподаны с полнотою и ясностью, то есть, совершеннейшими и светлейшими, и насколько доступно было для них уразуметь и для нас вместить, настолько ясно и чисто были сказаны ими, и никакого более богословского разъяснения не требуют; напротив, анафеме подлежат те которые осмелились бы дерзнуть что-либо таковое, то есть, изменить, или прибавить, или убавить, и огнем и железом угрожается им, то есть, проклятием, отлучением и отсечением от общества верных. Согласно сему и блаженный Кирилл говорит, как бы от лица священного своего собора, в одном из своих посланий, которое он послал к Иоанну, патриарху Антиохийскому, и в котором оправдывает себя против клеветы на него Феодорита, епископа города Кира, будто он держится догмата, что Дух Святый исходит и от Сына присносущно и существенно. Отвечая на это, он говорит так: „Ни коим образом, говорит, мы не допускаем изменения в преданной нам отцами вере, то есть, в исповедании нашей веры, и не попускаем ни себе, ни другим изменить даже одно слово из положенного в нем, или нарушить слог, помня говорящего: не прелагай предел вечных, яже положиша отцы твои; ибо не они это говорили, но Дух Бога и Отца, Который от Него исходит и который не чужд Сына по существу". Слышишь ли, что не только смысл, но и слово и слог возбраняет он изменить, и не дозволяет нарушить, ни самому себе, ни иным, говоря это от лица всего собора, – собор же был вселенский, – и им положено это запрещение и выражены страшные проклятия, которые содержатся в книге деяний собора. Если же они себе не дозволяют, то как дозволять тебе? К тому же следует заметить, премудрейший Феодор, что патриарх Антиохийсий Иоанн и бывшие с ним восточные епископы, получив такое послание, удостоверились в православии Кирилла, примирились с ним и вошли в согласие, прежде же того были в разъединены, как пишет о сем Феодорит, который говорит, что епископы, прочитав послание и тщательно рассмотрев смысл его, нашли все сказанное в нем согласным, и что оно красуется происхождением от истины евангельской, и что Господь наш Иисус Христос проповедуется в нем совершенным Богом и совершенным Человеком, Дух же Святый не от Сына или чрез Сына имеющим существо, но от Отца исходящим, свой же именуется Он Сыну, как единосущный с Ним. Что может быть яснее и достовернее этого свидетельства против латинского противления? Епископы обвиняли блаженного Кирилла, что он держится догмата, что Дух и от Сына происходит и чрез Сына имеет присносущное существо; он же, отвергая это обвинение, ясно оправдывает себя тем, что он так не мудрствует, но признает Его исходящим от Отца, согласно преданию священного писания, а что Он имеет бытие и от Сына, это признает чуждым в смысле существа, то есть, что Он того же существа и естества, но не по способу бытия, то есть, происхождения. Епископы, приняв и похвалив эти выражения, говорят чрез Феодорита, что Дух Святый не от Сына или чрез Сына имеет бытие, но от Отца происходит, свой же именуется Сыну, как единосущный с Ним. Вот как ясно отсюда понимание блаженного Кирилла, какое он имел об исхождении Духа Святаго! Латиняне же усиливаются доказать противное тому, как понимали святые, и не стыдятся, сопротивляясь такой ясной истине. Итак, понимание блаженного Кирилла таково!.. Услышим же и то, что повелел о священном исповедании и Четвертый Вселенский Собор, собравшийся в Халкидоне при царе Маркиане, против Евтихия и Диоскора. Этот собор блаженнейший Лев, папа Римский, украшал и утверждал своими священными наместниками – Пасхазином, Луценцием и Вонифатием. По прочтении священного исповедания веры, составленного Первым и Вторым Соборами, и утвержденного Третьим, он сказал: „Повелевает сей Святый Вселенский Собор – иную веру никому не дозволять произносить, или писать, или составлять, или учить, или доказывать. А которые осмелятся иную веру писать или составлять, или произносить, те, если будут епископы или клирики, да будут лишены: епископы – епископства, а клирики – звания клирика; если же то будут простые, таковые да предаются проклятию". Тоже, и в тех же выражениях повелевают и остальные соборы: Пятый, Шестой и Седьмой который взывает ясно, говоря: „мы законы церковные соблюдаем, мы пределы отеческие храним, мы прибавляющих что-либо, или убавляющих от учения Церкви, проклинаем". И опять: „если кто все предание церковное, писанное или неписанное, отметает, анафема". Что скажут против этого противники истины? Как они возмогут освободить себя от анафемы стольких и столь великих блаженных отцев, хотя бы бесконечно хвалились Римом и величеством его? Ведь не от городов или апостольских престолов зависит величие и власть, но правыми догматами, божественным жительством и отеческим учением управляется и познается правая вера. И врачом не назовем мы, пока имеем здравый разум, того, кто одет только понаружи в докторскую одежду, а знания докторского, соответствующего одеянию, не имеет. Но кто умеет с достоверным знанием поступать согласно медицинской науки, по преданно прежде бывших премудрейших врачей, того признаем врачом и призываем для исцеления недугов, если заботимся о своем здравии. Но послушаем и то, что заповедует нам об этом блаженный Иоанн Дамаскин. Он говорит так: „Все, что преподано нам и законом, и пророками, и евангелием, будем изучать и сохранять честно, и более ничего не будем искать. Ибо Бог, будучи благ, и всякого блага податель, – что нужно было нам знать, то открыл, а чего мы не могли вместить, о том умолчал. Будем же любить то, что Им преподано нам, и в том будем пребывать, не прелагая пределов вечных и не преступая божественного предания. Ибо кто что нибудь малое или великое божественное отметает, тот отметает весь закон и почитается заодно с преступниками его". Вот и этот блаженный и славный просветитель вселенной, церковный соловей, сладкопесненный орган Святого Духа, говорит: все приемлем и изучаем и сохраняем честно, и боле того ничего не изследуем и не испытываем. Почему? Потому, говорит, что Бог, будучи благ, что знал для нас полезным, то открыл, потому и будем этим довольны, то есть, успокоимся в этом, как в установленном от Бога. И если не хотим оказывать сему большую честь, то хотя так будем это почитать, как почитаем повеления земных царей, и без испытания это, как и то, будем содержать. Но римляне и к этому остаются глухи, подобно аспиду глухому, затыкающему уши свои, и не хотят принять цельбы, но, раз надмившись кичением и пустым мнением, – все то, что не подходит под злохитрые диалектические доводы, отвергают с большим презрением, как негодное. Но об этом после; теперь же рассмотрим то, что относится к нашему предмету. При Василии царе константинопольском, и при святейшем патриархе Фотии, когда кормилом патриаршеским правил святейший Иоанн, папа римский, украшенный всяким православием и честностью евангельского жития, по повелению царя и святых патриархов был собран Вселенский Собор в Константинополе для утверждения святого Седьмого Собора и для низложения вновь появившейся и возвысившейся латинской ереси, которая, подобно сильной буре, смущала Святую Божию Церковь. На этом соборе были присланы от святейшего папы Иоанна наместники его, Павел и Евгений, божественные епископы, и третий с ними Петр пресвитер и кардинал. Этот священный собор, после утверждения Седьмого Собора, латинскую ересь достаточно обличил, и защищающих ее предал анафеме, сделав такое определение против тех, которые дерзнули изменить нечто в исповедании веры. „Если кто, говорит, помимо этого священного исповедания веры осмелится написать иное, или прибавить, или убавить, и дерзнет называть это заповедью соборною, тот да будет осужден, и от всякого христианского общества отвержен" Такое отлучение божественный священный собор объявил против того беззакония. О сем блаженнейший папа Иоанн возрадовался, будучи этим доволен, и написал к святейшему патриарху Фотию пространнее и яснее, совершенно отвергая прибавление в священном символе веры. Он говорит: „Твоему братству хорошо известно, что когда пришел к нам тот, кто незадолго пред тем был послан, и расспросил нас о святом исповедании веры, то нашел нас сохраняющими оное в целости, как сначала нам было преподано, и что мы ничего не прибавляем и не убавляем, зная достоверно, что дерзающих таковое ожидает тягчайшее осуждение. Поэтому опять объясняем святости твоей, что касательно известного мудрования, по поводу которого произошли соблазны в церквах Божиих, мы не только не говорим этого, но и тех, которые прежде осмелились самовольно это делать, считаем преступниками Божиих глаголов и извратителями богословия Господа Иисуса Христа и святых Отцев, которые, собравшись на соборах, преподали святое исповедание веры. Мы тех преступников считаем наравне с иудою, так как они дерзнули сделать тоже, что и он, предав на смерть не Господне Тело, но верных, которые суть члены Его Тела, разлучив и разделив их друг от друга и предав таким образом вечной смерти, и в особенности себя самих, как неправедно поступил названный ученик". Вот как ясно блаженнейший тот Отец этими краткими словами показал, что ересь эта ненавистна и отвержена, так что с Иудою сравнивает тех, которые ее изобрели и которые после них поддерживают ее. Что против этого опять могут сказать противники? Или и против этого также затыкают уши на подобие аспида глухого, и не принимают обличения? Все это не вчера и не третьего дня, и не в углу или в темном месте было сказано и сделано; этого они не смеют сказать, если рассуждают здраво и пекутся о истине. Не больше ли шестисот лет прошло с тех пор, как это было написано и сделано? Не в ветхом ли Риме и в самом царствующем тогда граде, пред самодержцами и архиереями и учителями все это совершалось, когда не только в боговдохновенной философии, но и во внешних науках в совершенстве процветали оба названные славнейшие города, но и великою святостью, и целомудренною жизнью, и кротостью духовною преизобильно блистали как священнический, так и гражданский чин. Но и преосвященнейший папа Адриан, бывший после Иоанна, как говорит преосвященнейший Фотий, по принятому древнему обычаю, прислал Фотию соборное послание, в котором проповедует тоже благочестие, и Духа богословит исходящим от Отца. Но зачем много говорить, когда мы можем заградить уста противящимся истине – тем, что сделал блаженный Лев, папа Римский? Этот блаженнейший папа Лев, когда увидел, что новоявленная сия ересь растлевает врученную ему Святую Великую Церковь, то, кроме многих других мер, принятых им к истреблению этого еретического недуга, он придумал и такое средство: отправил соборные послания во все подчиненные ему области и страны, повелевая всюду святым Божиим Церквам возглашать исповедание святой веры на божественной литургии не на латинском наречии, а по-гречески, без прибавления „и от Сына", – достигая этим двух некоторых целей: во-первых, при пении исповедания веры греческою речью, которая более подходяща для выражения понятий, удобнее может множество подчиненных ему верующих без беды избежать пропасти ереси; во-вторых, союз любви, существовавший изначала с Восточною Церковью, который уже начал нарушаться по причине злого произволения желавших еретичествовать, этим способом возобновлялся. Также этим он показал всем, какою честью и каким уважением должна пользоваться у всех Святая Божия Великая Апостольская Константинопольская Церковь и прочие восточные святые Божии Церкви, как то: Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская. Так эти блаженные, воистину, ученики кротчайшего Иисуса умели и любить друг друга и возвышать честью в простоте сердца и в духе кротости. И не это одно сделал блаженнйший тот Лев, как повествует святейший Фотий, но, найдя в церковной ризнице собора Св. Апостолов сохранившиеся от древних времен, когда процветало благочестие, два щита, на которых написано было на греческом языке священное исповедание непорочной веры, без прибавления „и от Сына", – эти щиты он вынес и приказал всем показывать и читать пред всем множеством римского народа, как бы другой Моисей, принявший от Бога богописанные скрижали, и показывал их непокоряющимся, чтобы хотя таким способом принудить их отложить жестокость сердца и воспринять любовь. Но в злохудожную душу, сказал премудрый Соломон, не внидет премудрость; так и те, однажды проглотив улицу кичения и самомнения, которую злобный ловец закинул на пагубу им, остались неисцеленными и неисправленными. Но те пусть идут своею дорогою; мы же, небольшими некоторыми доводами сделав достаточное указание тем, которые слушаются божественных писаний, в простоте здравой веры, со страхом Божиим и всею истиною, засвидетельствовали им, что отнюдь не следует что-либо из исповедания веры, ни малое, ни великое, ни речи, ни слога из положенного там передвинуть или изменить, но что должно в целости все то сохранять всеми силами и со всяким вниманием, как зеницу ока, чтобы не подвергнуть себя анафеме стольких и столь великих святых отцев. Этим заканчиваем первую часть настоящего слова, которую твоя светлость да примет и прочтет. И если найдешь в ней что-либо сказанное хорошо, то припиши это Подателю всех благ – Богу, благодатью Которого укрепляемые, скоро пришлем и остальную часть этого слова, где сделаем, насколько Бог поможет, обличение глав Николаевых, какие составил Николай немчин против правильного догмата о Всесвятом Духе, как мы обещали тебе. Будь здоров! Продолжение того же Слова (Ч. 2) Начало словес Твоих истина, и во век вся судьбы правды Твоея (Пс. 118, 160), – воззвал Богоотец Давид, освятившись в разуме словом Утешителя. И как же не быть и не называться судьбам правды истинными, когда Бог законополагает и заповедует их нам? И если содержащееся в них учение о Нем и обо всем есть истинное, и мы, сохраняя оное, можем получить вечную жизнь, то следовало бы и латинянам, если уж не считают справедливым оказывать большую веру и большую честь боговдохновенным словам божественных евангелий, чем сколько они имеют к изречениям высокопочитаемого ими мудреца Аристотеля, то хотя бы удостоили божественные словеса Спасителя равной с теми чести, и как учение мудреца своего считают непреложным, так и словеса Владыки всех должны бы сохранять чистыми и неизвращенными. И как всякое, придуманное помимо учения Аристотеля, положение и учение, они привыкли называть ложным и обманчивым, так и того, кто без боязни учит вопреки изречений Господних и установлений блаженных отцев, особенно в деле благочестия и исповедания православной веры, следовало бы им считать и называть еретиком и льстецом. Теперь же они до того обезумели, что не только считают себя имеющими власть изменять изречения Владыки, но и не боятся лгать против евангелиста Иоанна, и, будучи по гордости дерзки на все, ложно говорят, что блаженный Иоанн с особым намерением сказал, что Дух исходит единолично от Отца – для того, чтобы уверить апостолов право мудрствовать об Отце, Которого они еще достоверно не знали. Не знают они, окаянные, что святое евангелие от Иоанна было написано спустя много лет по сошествии Утешителя на блаженных апостолов, когда они все одинаково, по мере удобоприемлемости человеческого естества, обильно обогатились познанием неизреченных Божиих таин, по откровенно Святого Духа, – после чего они все одинаково величали Вышнего и по всей вселенной явно и чисто проповедовали Его, и не прикровенно и не гадательно, не как у евреев чрез прообразования. Тем, как и следовало, величие Божие проповедовалось посредством теней и гаданий по причине дебелости еще слушателей и младенческого их устроения; здесь же ясно и чисто, не гаданиями, проповедуется Святая Троица. Ныне Господь говорит: видевый Мене, виде Отца; так же: Аз во Отце, и Отец во Мне (Иоан. 14, 9. 10). Также и о Святом Духе многие слова Господа объясняют и показывают Его Богом, во всем равносильным и единосущным Отцу и Сыну. Но латиняне, будучи спрошены православными, для чего придумали они прибавление „и от Сына", говорят, что они предусмотрительно это делают – для того, чтобы показать, что Сын во всем равен Отцу и всесилен. Так равнодушно и бессмысленно отвечают латиняне. И не понимают они, что о том можно предусмотрительно составлять какое либо правило и учение, относительно чего соборных божественных догматов сначала не было установлено, или где эта предусмотрительность относится не к самому главному предмету веры, и не причиняет вреда боговдохновенному учению о божественных догматах и апостольских повелениях. Достоверный свидетель сказанного есть блаженный Кирилл, который на третьем святом соборе утвердил священное изложение веры строжайшими законоположениями, в числе которых говорит и это: „Если кто изменяет что-либо из святых и божественных отеческих догматов, то это не должно называть предусмотрительностью, но преступлением и отступлением от догмата, и нечестием против Бога". Блаженный же Златоуст, желая вселить в нас наибольший страх относительно божественных словес, говорит: „Как на царской монете, если кто уничтожит хоть малую часть царского изображения, то всю монету делает фальшивой, так и в истинной вере: кто малейшее в ней изменит, тот всю ее повреждает". Последуя сему и божественный Исидор Пелусиотский говорит: „Которые осмеливаются отнять или прибавить что либо к боговдохновенным словесам, те недугуют одним из двух: или не верят, что Священное Писание произнесено было Святым Духом, и суть неверные; или себя считают премудрее Святого Духа, и это означает не что иное, как то, что они бесноватые". Следовало бы, поэтому, нам против этих, называемых блаженным отцем бесноватыми и неверными, не говорить ни слова; ибо какую пользу может приобрести кто-нибудь когда-либо от таковых? Но чтобы не могла ложь хвалиться против истины, я признал нужным, о мудрый Феодор, восстать с помощью Божиею на разорение Николаевых глав, в которых он высказал свое нечестие против истины, и которые я постараюсь изобличить при помощи Божией словами истинной любви, а не посредством коварства, как он везде оказывается поступающим, извращая ложью внешнего, скорее, безумия, а не премудрости века сего преходящего, – чистое и непорочное боговдохновенное учение. Так как Николай полагает как бы два основания своего богословия – двоекратное преподание Святого Духа, бывшее прежде сошествия Святого Духа на апостолов в день Святой Пятидесятницы, и этим усиливается убедить слушающих просто божественное писание, что Святый Дух исходит присносущно по Ипостаси от Сына, то отсюда и нам следует начать, а затем изобличить и прочие основания, которые латиняне лживо придумали от себя против апостольской истины. Ни у кого из древних богословов и учителей, которых учение пронеслось от конца до конца вселенной, не найдешь этого учения, сколько бы ты ни стал искать, а найдешь напротив, что все противоречат сему и, как чуждое, отметают сие. Весьма удивляюсь, что Николай, будучи разумен, как я слышал, и искусен в словесных науках, не понимает, что создает свой дом на столь малых и удобоподвижных основаниях. Малыми же называю их не по существу и не по достоинству, – нет, но по разуму задумавшего воздвигнуть на них огромную башню, равную по значению Вавилонской. Кто, прочитав хотя однажды толкование святых отцев на Евангелие, не поймет ясно, что как прежде спасительных страданий преподанные Спасителем святым ученикам Своим дарования и власть, так и по воскресении вдохновенная им благодать Духа (Иоан. 20, 22), были частные дары, вместе и предобручения имеющей снизойти на них совершеннейшей благодати Утешителя, а также и смотрительное промышление, издалека предусмотренное Богом, на отвержение и разорение имеющей впоследствии восстать ереси, признающей Духа Святого созданным и чуждым Божества Отца и Сына. Итак, дарованные им тогда дарования были частными дарами, и это явствует из того, что Господь сказал в одном месте: се даю вам власть наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию (Лук. 10, 19); и опять: болящыя исцеляйте, прокаженные очищайте, бесы изгоняйте (Мф. 10, 8); а в другом месте: приимите Дух Свят: имже отпустите грехи, отпустятся им (Иоан. 20, 22. 23), и прочее. Это – духовные дарования, заключающие в себе власть, то – отпущать грехи, то изгонять бесов и исцелять недуги. А что это были частные дары, истекшие от полноты Спасителя и действовавшие в известное время, а не существенное испущение Духа от Сына, как хочется доказать латинянам, явствует из многих обстоятельств, и в особенности из того, что не видно, чтобы они (до окончательного наития Святого Духа) кому нибудь отпустили грехи, а напротив, они бегали и скрывались, страха ради иудейского, ибо не были еще совершенно облечены силою свыше, почему и к ловительству рыб некоторые обратились, забыв не надолго повеления Спасителя. По сошествии же Параклита ничего подобного с ними не случилось, но облекшись совершенно непреоборимою Его силою, с дерзновением устремились во всю вселенную, как львы, убежденные в силе, или как орлы крылатые. Как же можно сказать, или хотя раз подумать, что данное или вдуновенное тогда дарование Духа, служит доказательством, что и от Сына существенно, то есть, ипостасно исходит Дух Святый? Мудрствующим так, по необходимости, следует допустить одно из двух: или что тогда ученики на половину прияли Духа, или вполне и в совершенстве. И то и другое не только говорить, но и подумать, одинаково нечестиво, ибо Святый Дух и по существу и по силе всегда есть неразделен в Себе и равносилен, как Бог истинный и во всем равный Отцу и Сыну, кроме свойства. К этому они окажутся мудрствующими и нечто еще более неуместное. Если они считают, что чувственным дуновением тогда даровано ученикам существо Духа, а не сила творить чудеса, то они, сами того не сознавая, признают Духа подлежащим очертанию, так как Он излился чрез чувственные телесные уста воплощенного Бога – Слова, как бы чрез какую трубу. Что же будет злочестивее сего мудрования, господин Феодор? Ибо ясно, что все, что подлежит очертанию, имеет начало и подчинено времени, и ничем, или очень мало чем отличается от служебных духов. И не возникнет ли опять ересь Македония, если принять, что дуновенный тогда ученикам Дух был не дарование некоторое духовное, сообщенное духовно от полноты Иисуса, а подлежащее очертанию ипостасное исхождение, как мудрствуют латиняне? О сем божественный Иоанн Златоуст, в 87й беседе толкование на святое Евангелие от Иоанна говорит так: „Некоторые говорят, что дуновением Христос не сообщил ученикам Духа, а только сделал их способными к принятию Его. Ведь если Даниил, увидев ангела, ужаснулся, – то чего не испытали бы ученики, если бы они приняли эту неизреченную благодать, не будучи наперед к этому приготовлены? Поэтому, говорит, Христос не сказал: вы приняли Духа Святаго, но – приимите. Нисколько не погрешит тот, кто скажет, что они тогда получили некоторую власть и благодать духовную, но не так, чтобы и мертвых воскрешать и творить силы, а лишь грехи отпускать, ибо различны дарования Духа; поэтому и присовокупил: имже отпустите грехи, отпустятся им, – показывая этим, какого рода дарование Он им дает. За тем, чрез сорок дней, они получили силу творить чудеса; и потому говорит: приимете силу, нашедшу Святому Духу на вы, и будете Ми свидетели. Свидетелями же они соделались после того, как получили огнеобразную Духа благодать и многоразличное дарование". Так говорит божественный Златоуст о преподанной тогда дуновением власти, последуя в этом божественному Павлу, который говорит: разделения дарований суть, а тойжде Дух; и разделение служений суть, а тойжде Господь (1 Кор. 12, 4. 5), и прочее. Николай далее говорит, что если бы Сын имел в Себе Духа, то не дал бы Его; если же, как имеющий Его существенно, дарует достойным, то значит, что и испускает Его присносущно. Против этого мы ответим так: Сын имеет в Себе всего Духа, но в смысле единства существа и естества, а не как причина ипостасного исхождения. Ибо это свойство принадлежит одному Отцу. По мысли всех вообще богословов, весь Отец есть во всем Сын, и Сын весь есть во Отце; но из этого не следует, что Отец рождается от Сына, так как Он весь в Нем. Также и Сын весь находится в Духе существенно; но из этого не следует, что Он рождается от Духа, чего мы никогда не допустим себе сказать, пока имеем правое мудрование. Если нечестиво допускать такие понятия об Отце и Сыне только потому, что Они находятся друг в друге по существу, то нечестиво и хульно также мудрствовать и о Духе, что Он исходит и от Сына потому, что Сын имеет всего Его в Себе. К тому же спросим Николая о бывшем схождении Святого Духа в Пентикостию, пусть ответит, если может, по истине и без лишних споров, как он понимает: самое ли существо Параклита принял Господь от Отца и излиял то на святых учеников, или что нибудь другое, принадлежащее Параклиту? Если скажет, что Он принял существо, то смотри, как это понятие не благочестно, ибо существо нераздельно, так как оно одно у Отца и у Сына и у Святого Духа, и оно не изливается. Остается следовательно сказать, что дар духовных дарований Сын, с соизволения Отца излиял на священных учеников посредством самовластного пришествия Святого Духа. Доказательством сему служат явившиеся языки, которыми обозначалось разделение не существа, а дарование. Приемлет же Сын не от Себя, но от Отца, как говорит блаженный Петр в Деяниях: и обетование Святого Духа прием от Отца, излия сие, еже вы ныне видите (Деян. 2, 33). Слышите разницу в выражениях: приняв, говорит, изливает, а не испущает. Понятие же „изливать" весьма различно от понятия „испускать". Слово испускать показывает происхождение существа по ипостаси, точно так, как рождаться относительно ипостаси Сына; а чтобы изливаться, и посылаться, и истекать и тому подобное, служит указанием на действия Параклита и дарования. Неопровержимым свидетелем сего есть сам виновник дарований Святого Духа, Господь наш Иисус Христос, Который установил различие между всем этим, и испущение Духа Он приписал одному Отцу особенно, как единственному источнику Божества для Сущих от Него как говорит святый Дионисий. Дух истины, говорит Господь, Иже от Отца исходит (Иоан. 15, 26); а то, чтобы даровать и посылать, присвоил и Себе и Отцу: умолю Отца, говорит, и иного Утешителя даст вам (Иоан. 14, 16). И опять: Утешитель же, Дух Святый, Его же послет Отец во имя Мое (Иоан. 14, 26). Не говорит здесь о Себе, что Он Его испустит, – также как и там, где говорит: егда же приидет Утешитель, Его же Аз послю (15, 26). Заметь же различие между „испускать" и „посылать", и как преступно смешивать сие. Ибо когда требовалось преподать богословие об ипостасном исхождении Святого Духа, тогда Спаситель благоволил открыть нам это словами: Иже от Отца исходит, говоря в настоящем времени и являя этим, что Он от Отца присносущно исходит; а где показывает подаяние дарований, бываемое благоволением Отца и Сына, то уже не употребляет выражения „испускать", и говорит не в настоящем времени, а в будущем: послет и подаст, так как послание бывает в известные времена, к утверждению и освящению достойных такой благодати. И тогда как Спаситель и знает и устанавливает различие между исхождением и посланием – Николай и его единомысленники не стыдятся говорить, что между исхождением и посланием разницы никакой нет, и что выражения эти тождественны. Как ипостась Духа не посылается Сыном, так и Божество Его не изливается и не дается Им, как того хотят латиняне, но Он Сам по Себе сходит владычественно и самовластно, благоволением Отца и Сына и исполняет Своими дарованиями достойных Его пришествия. Достоверный свидетель сказанного есть святый Иоанн Златоуст который в 15м слове своих нравоучений, собственно о Святом Духе, говорит так: „Дух Святый по естеству неразделен, как происходящий от неразделимого естества; имена же Его: Дух Святый, Дух истины, Дух Божий, Дух Господень, Дух Отца, Дух Сына, Дух Христов, Дух, Иже от Бога, Дух жизни. Все это наименования чистой силы Святого и поклоняемого Духа. Есть и другие имена, относящиеся не к естеству, а к действу и силе Его, каковы дарования Его, как то: Дух святыни, веры, обетования, премудрости, любви, силы, кротости, всыновления, откровения, совета, крепости, разума и благочестия, страха Божия". Потом говорит: „это сказано нам о божественном господстве Святого Духа, о различии действ. Еретики же, не разумея, что, когда говорится о Духе Святом, напоминаются обетования дарований, относят это к естеству, говоря: видишь ли, что это дар Божий, что Бог дал и Дух Святый подал? И почтили наименование дарований и приписали это естеству. Следовало бы им знать, какие наименования показывают естество, и какие обозначают благодать Духа". И опять немного спустя: „Иное есть Дух Святый, и иное – дарование, как иное есть царь, и иное – дар царя". Потом, разделив изречения о Святом Духе, приводит, говоря: „если услышишь говорящего: пошлю вам Духа Святаго, не относи это к Божеству, ибо Бог не посылается; это наименования, обозначающие действия". И опять далее: „когда говорит: пошлю вам Духа Святаго, то разумей дарования Духа, ибо дар посылается, Дух же не посылается. Спаситель говорит апостолам: седите во граде Иерусалимсте, дондеже облечетесь силою свыше (Лук. 24, 49), нашедшу Святому Духу на вы (Двян. 1, 8). Иное есть даруемая сила, и иное – Дух, дарующий". Затем, показав, что Господь послан был от Отца и Духа, заключает, говоря: „Творец неба говорит: Господь посла Мя и Дух Его. Еретики же послание Духа принимают за досаждение. Послал Отец, не отступив, послал Сын Духа, не разделяя и не отделяясь. Поэтому Писание говорит: Бог излиял дар Святого Духа. Божество не изливается, но этим показывается, что это – дар, так как изливаемое не есть Дух Святый, но благодать Духа Божия. Говорит Давид ко Христу: излияся благодать во устнах Твоих (Пс. 44, 3): благодать изливается, а не Дарующий благодать". Эти слова блаженного Златоуста, честнейший Феодор, достаточны для того, чтобы отогнать всякое латинское заблуждение, и научить, что Дух Святый, как единосущный Отцу и Сыну, не приемлется и не изливается Сыном, но благодать Его, то есть, разделение дарований и приемлется и посылается, и боголепно изливается на достойных. Итак, Сын есть податель дарований Святого Духа, а не виновник Его бытия и испуститель ипостаси Его; ибо один источник Божества – Отец Его, по учению священного Дионисия. Латиняне же, обманувшись подобием наименования дарований, отнесли наименования их к самой ипостаси Духа, поступая так или с коварною целью, чтобы доказать свое учение, или не понимая различий между естеством и дарованиями. Но пусть выступит на среду великий в божественном Григорий, имеющий приличное своему достоинству наименование Богослова, и пусть научит нас непреложности недвижимого естества, то есть ипостасей. В одном из своих богословских слов он явственно говорит так: „особенность есть нечто неизменяемое, иначе как она пребудет особенностью, если изменяется и претворяется. Не переходит от Отца к Сыну исхождение Духа в смысле причины бытия; если это обще Обоим, и не переходит, то и тогда это не может быть особенностью; ибо то, что обще, не есть особенность". Что может быть яснее или истиннее сего богословия? Не переходит, говорит, исхождение Духа от Отца к Сыну, так чтобы быть виновником бытия, и если исхождение Духа обще Обоим, то есть, Отцу и Сыну, то это уже не будет особенностью. Да и как пребудет истинным боговдохновенное учение священных богословов о богоначальных ипостасях, когда Николай и его единомысленники очень худо и невежественно соединяют в одно начало нерожденное и рожденное? Не окажутся ли они последующими Савеллию, как смешивающие несмешиваемые особенности, приписывая их вместе Отцу и Сыну? Не так следует рассуждать, Николай, о Превысочайшей Троице, не так! Следовало бы тебе постыдиться достоинства древних богословов и отцев, и от них научиться правой и непогрешительной стези, так как достоверность их свидетельствуется не временем только и крайнею их премудростью, но и ангельскою их жизнью и, сверх того, вселившеюся в них благодатью Божественного Утешителя, которая и прославила их бесчисленными дарованиями. Но пусть никто, по причине сказанного, не подумает, что мы понимаем так, что Дух Святый не существенно снизшел на святых апостолов, или что Он послан от Сына. Да не будет у нас такой хулы! Но, желая обличить ложное учение тех, которые бывшим в свое время схождением Святого Духа на святых учеников усиливаются доказать, что Дух Святый исходит и от Сына так же, как и от Отца, то есть по ипостаси происходит существом и Божеством, – мы говорим, что явившиеся тогда языки (огненные) означали не разделение сущности, но служили показанием различных дарований, владычественно разделяемых Утешителем, и что благодать изливается не существом Сына; ибо существо едино Отца и Сына и Святого Духа, и по естеству пребывает нераздельно и неизливаемо. Об этом опять следует спросить Николая: если оно нераздельно, то как приемлет Сын то, что имеет в Себе соединительно, как сказано прежде? Если все богоначальные ипостаси существенно друг другу соединены, то откуда иное положение, и как приемлется и разлучается отдаваемое, пока находится в руках принявшего? Что может быть нечестивее того, как говорить и мыслить так, и не воздвигнет ли опять голову свою арианское неистовство, и не расстроит ли все? Как же не крайне безумно говорить, что Спаситель принял тогда от Отца существо Параклита и излиял то на апостолов, тогда как имеет в себе нераздельно, как соприсносущное Отцу и Сыну и Святому Духу, как уже много раз, нами сказано, – то, о чем говорится, что Он это принял? Как же понимать сказанное тогда, что Спаситель прием, излия, как сказал блаженный Петр в Деяниях? Благочестно следует разуметь сказанное, любезнейший Феодор, а не грубо, по-плотскому. Святая Троица, существом нераздельная, разделяется таинственно и мысленно ипостасными свойствами, то есть, нерождением, рождением и исхождением. Но как ипостасями разделяется таинственно, так опять соединяется существом. Отец благоизволил, чтобы чрез Сына явился ученикам Божественный Параклит и исполнил бы их силы и премудрости, как многократно обещал им Спаситель, говоря человекообразно, – то, что они получат божественное посаждение, – то, что (Дух) будет послан и излиян, и тому подобное. Ибо Бог, по словам святого Златоуста, не посылается и не изливается. Куда же и пошлется Тот, Кто везде с Отцем и Сыном, и как излиется Тот, Кто не изливаемо все оживляет и освящает? Не подумаем о Духе Святом, что и Он, подобно Гавриилу и прочим служебным духам, в служение раболепно посылаемым, – посылается. Прочь от нас такое злочестивое измышление! Но будем понимать так, что благоволение Отца и Сына есть (для Духа) боголепное послание; ибо Он является и приходит самовластно, делая блаженными и разделяя честнейшие Свои дарования ученикам, и действует в них все по Своей Господней власти, как равный во всем Отцу и единородному Сыну, а не получает повеления и не посылается, как раб или меньший. Божественное Писание нередко выражается телесообразно и несоответственно величию Божества, снисходя нашей немощи, и если мы будем это понимать не как следует, то можем впасть в бесчисленные несообразности. Таково изречение Спасителя: Аз умолю Отца, под чем следует разуметь выражение сильнейшей Его любви к нам и промышления. Ибо, если кто это выражение умолю будет принимать буквально, как читается в Евангелии, то найдет в нем бесчисленные неуместные понятия: во-первых окажется, что Отец прежде не хотел посылать Духа Святаго, а говорить так нечестно и противоречить Павлу и Иоанну. Ибо Павел говорит об Отце: иже Сына Своего не пощаде (Рим. 8,32), и прочее; Иоанн же: тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть для спасения миpa (Ин. 3, 16). Вo-вторых, о Сыне явится такое понятие, что Он не имеет никакой власти к подаянию Духа Святаго, что думать так же нечестиво, как и то, что у Отца и Сына не одна воля. Если Он имеет нужду в молитве, то, очевидно, что или Он не в состоянии Сам по Себе исполнить Свое намерение, и потому просит того, кто может; или вовсе не может Своею силою сделать это, и потому обращается к имеющему власть благотворить. По какой из сих двух причин признаем Единороднаго молящимся Отцу о ниспослании Утешителя? Пусть скажет тот, кто знает, по любви к истине, а не ради тщетных споров. Поймем же, какая гибельная пропасть отверзается для тех, которые не внимательно толкуют изречения божественного Писания, не по разуму святых отцев. Как под молитвою мы разумеем неизреченную любовь к нам Спасителя, так и под приятием Им обетования Отца, излиянием, или даянием и посланием, благочестно разумеем, что пришествие к ученикам Утешителя совершилось общим благоволением Отца и Сына. Сказанного считаю достаточным для опровержения первых двух глав Николая; теперь займусь остальными его главами. Но удивляюсь, как Николай, признавая и называя себя по всему православным, не устрашился относительно неизреченного, непостижимого и присиосущного исхождения Единого из несозданной и непостижимой Троицы – Пресвятаго Духа, все оживотворяющего, привести изречение, которое дает исхождению Его значение сотворения и coздания, и причисляет его (исхождение) к прочим созданиям, что даже помыслить, а не то что говорить и предавать писанию, составляет великое нечестие и порождение ереси Македония. Усиливаясь доказать, что Дух Святый исходит и от Сына, и не находя на то доказательств в Писании, он сказанное в Писании совсем о другом, то есть, о некоторых божественных устроениях и созданиях, толкует коварно и превратно, на прельщение простых людей. Он говорит, что не может Сын о Себе творити ничесоже, аще не еже видит Отца творяща: яже бо Он творит, сия и Сын такожде творит (Иоан. 5, 19). Но, говорит, Отец творит исхождение Духа: следовательно и Сын творит; ибо Отец все сотворил Сыном и без Него ничего не творит. Заметь тщательно, честнейший Феодор, эту Македониеву хулу, и возненавидь ее, и пойми, что Николай этим явно признает исхождение Духа созданным. Он говорит, что все, что творит Отец, то творит Сыном; ибо вся, говорит, Тем быша; следовательно и исхождение Духа творит Им же; если же не Им творит это, то значит, не вся Тем быша. Таким образом Евангелие от Иоанна окажется ложным, и Сын не будет равносилен Отцу во всем. О, какая несообразность, чтобы не сказать, – хула! О, какое неизреченное Твое долготерпение, благий Утешитель! Зачем извращаешь, Николай, разум Евангелия? Почему не исповедуешь истины, и прельщаешь себя и других обманчивыми выдумками, и слово творить, сказанное Евангелием о созданиях, ты не устрашился отнести к несозданному Божеству? Не слышишь ли, что Священное Писание везде употребляет это слово относительно создания, – и иногда говорит: в начале сотвори Бог небо и землю; а иногда: Бога сотворшаго тя оставил еси; иногда же: творяй ангелы Своя духи (Пс. 103, 4), и опять: руце Твои сотвористе мя и создасте мя (Пс. 118, 73); и опять: вся премудростию сотворил еси (Пс. 103, 24), – и многое другое подобное содержится в Священном Писании. Если исхождение Утешителя творится Сыном, как ты превратно толкуешь, что если и Сын не творит, то значит не вся тем быша, то не признается ли, по твоему, Параклит созданием, и не причисляется ли к прочим созданиям? Не можешь сказать, что иное – Утешитель и иное – исхождение Его, хотя бы ты, по причине великого заблуждения и думал так. Итак, если Утешитель творится Сыном, то значит, что не Бог Тот, Кто по естеству соприсносущен Отцу и Сыну, но некоторая сила созданная, ничем, или очень малым отличающаяся от ангельских сил. Но хула эта пусть обратится на тех, которые по Македонию низводят в разряд тварей несозданное естество Утешителя. И эти, очевидно, хулят подобно ему. Ибо Македоний, желая доказать, что Дух создан, изменил чтение слов Евангелия от Иоанна, и после слов: ничтоже бысть, ставил точку, и потом начинал чтение: еже бысть, в том живот бе. Этим он, скверный, хотел показать, что и Дух создан. Так и латиняне, желая показать, что исхождение Духа создано, утверждают, что оно вместе с прочими созданиями сотворено было Сыном. Написано, говорят, – вся тем быша, и без Него ничтоже бысть. Что же может быть нечестивее или мерзостнее этого? Если и Дух сотворен Сыном, как и все прочее, то и Утешитель, как созданный и подчиненный времени, вполне будет одним из прочих созданий, а не Богом. К тому же говорит: так как Апостол называет Его Духом Сына, – аще, говорит, кто Духа Христова не имать, сей несть Егов (Рим. 8, 9), – то значит, что он от Него исходит; если бы Он не был Его исхождением, то не сказал бы: Егов. На это отвечает ему святейший Фотий, патриарх Константинопольский, который вместе с блаженнейшим папою Иоанном и с прочими патриархами, на вселенском соборе, собранном в Византии для утверждения Седьмого Вселенского Собора, предал вечному проклятию всякую другую ересь вместе с недугованием латинским. Он говорит так: „Где говорит Павел, что Дух исходит от Сына? Что он сыновний, как не чуждый Ему, – это и он говорит, и Церковь Божия исповедует и знает это. А что исходит от Сына, – этого ни из его богоглаголивых уст не исходило, и никакой благочестивый учитель не предал сего. Павел говорит: Дух Сына. Почему же и ты не говоришь также, а лукавствуешь, и то, что находится горе, низводишь вниз, и превращаешь слово проповедника. Он говорит: Дух Сына Своего, – и этим научает нераздельности естества, на причину же исхождения нисколько не указывает. Соединение по существу он знает, а что Сын, как единоестественный Отцу, произвел по ипостаси Духа, – этого отнюдь нигде не говорит, и виновником его не признает. Что же: не богословится ли всеми и Отец Отцем Сына? Неужели ты по этой причине и рождение Ему возвратишь? А что Отец называется Отцем Сына, то это не потому, что Он от Него родился, а потому, что Он Ему единосущен. Если же хочешь сказать, что и потому, что родился: то не окажется ли, что одинаковым выражением – Дух Сына, вместо того, чтобы признать (Сына) виновником и изводителем, Он низводится и увлекается тобою в положение изводимого и зависящего от другой причины? Церковь богословит и Сына, что Он Сын Отца, и Отца, что Он Отец Сына, так как Они единосущны, но не потому, что Сын богословится рожденным от Отца, ибо и Отец называется Отцем Сына, и обратно. Так и тогда, когда богословим Духа, называя Его Духом Отца и Духом Сына, то этими выражениями мы являем полное Обоих единосущие. Мы знаем, что Дух единосущен Отцу, ибо Он от Него исходит; но что единосущен и Сыну потому, что от Него исходит, – этого не допускаем, ибо Сын Ему единосущен не потому, что от Него рождается, но потому, что Оба от единой нераздельной Вины прежде веков, каждый по чину Своему, вместе происходят". Так говорит преосвященнейший Фотий в одном из боговдохновенных слов, и говорит, как мне видится, совершенно православно и вполне неопровержимо, будучи не только разумом и премудростью вполне украшен, но и житием добродетельным и многолетним свидетельствован, и самим блаженнейшим папою Иоанном соборне возвращен опять на престол Константинопольский, по причине его чистой православной веры, как ясно повествуется в деяниях собора, собравшегося после седьмого вселенского собора. Этим вселенским богоносным отцам, утвердившим Седьмой Вселенский Собор и отгнавшим всякую ересь, вместе с недугом латинским, мы и должны вполне покоряться, от Николая же и его единомысленников, которые вопреки всех от века богоносных мужей вводят в единоначалие Святой Троицы два начала и две вины, следует отвращаться, так как они от начальной Вины, как единого Начала, отвращаются, признавая происхождение Духа от Отца и Сына. Воистину, с ними случилась притча, что убегая от дыма, попали в пламя. Уклоняясь двоеначалия, они вводят савеллиево смешение, чтобы только доказать, как они говорят, что Сын во всем равномощен Отцу, не понимая, премудрейшие, что то, что они усиливаются доказать о Сыне, это самое с другой стороны служит умалением Святого Духа. Они говорят, что если не будем исповедывать Сына испускающим Духа так же, как и Отец, то мы не признаем Его равномощным Отцу; ибо Он Сам говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть, а в том числе и то, чтобы испускать Духа. Следовательно, Дух и от Него происходит. По этому поводу справедливо будет спросить Николая: признаешь ли ты и Духа Святого во всем равным Отцу, и считаешь ли Его по всему равномощным Ему, и участником всего, что имеет Отец, наравне с Сыном, или нет? Но знаю хорошо, что он вполне признает. что Он все это имеет: каков, говорит богословие, Отец, таков и Сын, таков и Святый Дух. Что же, по твоим словам, признается ли Дух Святый действующим тоже, что и Отец? Если да, то следует признать Его родившим Сына, дабы Он был во всем равен Отцу. И если он это признает, то не введет ли двух Отцев для Сына? Если же это не допустимо, то, по твоему мнению, Дух окажется во многом меньше Отца, как не имеющий того, что принадлежит Отцу. Но это, очевидно, неуместно и чуждо истины. А следовательно и еще более неуместнее, чтобы, сказанное негде Сыном Отцу: вся Моя Твоя суть, и Твоя Моя, – относить к свойствам. Особеннейшее свойство Сына есть рождаться, а свойство Отца – не рождаться. Что же (по приведенным словам), обратим ли эти свойства, и признаем Отца рождающимся, и Сына признаем ли и рожденным и нерожденным, а Отца – не только нерожденным и рождающим, но и рождаемым? Вот что вводит твое мудрование, говорящее: все, что имеет Отец, принадлежит и Сыну, а как Отцу свойственно испущать Духа, то и Сыну это свойственно, и не смеешь-де сказать, что это свойство Им не обще, ибо Сам Спаситель сказал: вся Моя Твоя суть, и Твоя Моя; вот как ясно, что это свойство Им обще. Таково Николаево художественное учение, добрейший Феодор! Оно, воистину, подобно паутинному поставу и детским играм, пред которым очень хорошо и весьма полезно заткнуть уши, и держаться слов Григория Богослова, сказанных им в ответ македонянам, которые спрашивали его о происхождении Сына и Духа, какой может быть способ происхождения Обоих, и как Они, происходя подобно от Господа, суть единосущны. „Скажи, сказал он им, как Отец нерожден, и тогда я буду доказывать рождение Сына и исхождение Духа. Вы обезумели, усиливаясь проникнуть в тайны Божии, – вы, которые не знаете достоверно того, что под вашими ногами". И опять: „Дай мне, говорит, иного Бога и иное Божие естество, и я представлю тебе ту же Троицу с теми же наименованиями и принадлежностями. А так как Бог один, и высочайшее естество одно, то откуда я возьму тебе уподобление? Ты ищешь это в низшем и в том, что вокруг тебя? Но это очень постыдно, и не только постыдно, но и весьма безумно – от низших брать уподобление для высших и исследовать естество непостижимых, каков Бог, и это отыскивать о живых в мертвом, то есть, принадлежащее свету искать во тьме". Если бы Николай это видел и пожелал бы благочестно слышать, добрейший Феодор, то не стал бы дерзостно, посредством геометрических формул испытывать непостижимое, и апостольское изречение: невидимая бо Его от создания мира твореньми помышляема видима суть (Рим. 1, 20) – не стал бы понимать весьма неприлично, как будто Апостол этим повелевает такими формулами испытывать непостижимое естество. И как же Павел, сказавший это, в послании к Римлянам обличает еллинское нечестие, что они коварно славу невидимого Бога приписали камням и деревам и бесчисленным животным и, желая показать, что они не уразумели величия Божия, хотя Бог им это показывал, говорит так: Открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду человеков содержащих истину в неправде. Зане разумное Божие яве есть в них: Бог бо явил есть им: невидимая бо Его от создангя мира твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и божество (Рим. 1, 18 – 20) и прочее. Это изречение божественный Златоуст объясняет так: „Сказав выше, что еллины отвергли разум Божий, он теперь подтверждает это, говоря, что благоустроением созданий проповедуется Создатель, как и Давид говорит: небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь (Пс. 18, 2). Знай же, что Божие – одно непостижимо, как Его существо, а другое разумеваемо, как все, что окрест существа, то есть, благость, премудрость, сила, божество, величество и подобное сему, невидимое Его. Об этом Павел говорит, что это может быть разумеваемо только чрез рассматривание творений. Итак, Еллинам Он явил о Себе то, что может быть разумеваемо, то есть, что окрест Его существа и что невидимо для чувственных очей, для ума же постижимо от благоустройства тварей". Так говорит божественный Златоуст. Как же не стыдится Николай клеветать на блаженного Павла, будто он советует нам посредством геометрических формул исследовать и отыскивать неизреченное и непостижимое божественное величие? Где найдется что нибудь подобное в его богоглаголивых словах? Напротив, если тщательно поищешь, то найдешь, что он это запрещает. Где же? В том же послании. Рассматривая умом божественные промышления от начала мира, и находя разнообразие их непостижимым, он воскликнул: О глубина богатства и премудрости и разума Божия! яко неиспытани судове Его и неизследовани путие Его (Рим. 11, 33). Судьбы Божии и пути Его он признает неиспытанными и неисследованными: божественное ли естество дозволит он тебе, Николай, исследовать землемерными формами? Как не устрашился ты так дерзостно клеветать на проповедника истины? Кто из божественных мужей от начала мира исследовал Божество посредством писанных очертаний, и понял, и преемникам своим преподал? Об Аврааме и Моисее, этих божественных мужах, мы знаем, что они посредством рассматривания доброты и благоустроения видимого, дошли до познания Зиждителя, уверовали в Него и сподобились от Него великих благодеяний и дарований, – и Авраам соделался патриархом и образцом веры и любви к сущему воистину Богу; Моисей же поставлен от Бога вождем и учителем и законодателем иудейского народа, как познавший воистину сущего Бога и Творца всего, Который новым чудесным образом явился в купине, а не землемерными фигурами – прямоугольными и непрямоугольными, и другими подобными странными изобретениями, вводимыми Николаем, чуждыми благочестивой и православной вере, и свойственными душевному и долу пресмыкающемуся разуму и земным исследованиям. Горнее же и созерцаемое выше нас откуда пришло к нам? – По благодати, от Отца светов, как говорит святой Дионисий. Поэтому и исследовать и изъяснять это прилично не так, как того желает невоздержный разум, но как установлено наученными божественною благодатью Божиим тайнам пророками и апостолами, а потом боговдохновенными отцами и учителями. И если что-либо для нашего понятия остается непостижимым, то мы должны неуклонно, с сознанием своей немощи и непонимания божественного писания, молчанием почитать то, что выше нас, любить сказанное ими и пребывать в том, повинуясь божественному Григорию Богослову, который говорит: лучше утрудиться мыслью и по наставлению Духа чествовать, нежели поверхностно, по причине лености, исплевывать пререкания, новое благочестие и неподобную мудрость, тленную более, чем паутина, которая только мух задерживает, шершнями же расторгается, а не то что пальцами, или другим каким-либо более твердым телом. Учи блюстись только того, чтобы не разрушать (известное учение) обманчивыми словами. Не важно быть побежденным словами; но отчуждиться от Бога есть зло, ибо Он для всех надежда. Но допустим (кому-либо) испытывать смысл писания относительно неизобразимого естества, как хочет. Посмотрим же истинно, что из этого выйдет, и найдем, что они обезглавливаются собственными мечами, как Голиаф Давидом, то есть, крепким словом истины. Вникни прилежно умом, и поймешь, что солга неправда себе (Пс. 26, 12), по божественному Давиду. Николай избрал вид правильного треугольника, как более других начертаний приличествующий к изъяснению равночестности ипостасей Отца и Сына и Святого Духа, как имеющий три угла равносторонних. И вверху полагает он Отца, а внизу у обоих углов Сына и Духа. Таким образом, изобразив тремя углами три ипостаси и обведя окрест их круг, хочет этим изобразить безначальность и бесконечность божественного естества, так как круг, по его словам, не имеет ни начала, ни конца. Циркулю же уподобляет Духа Святаго, говоря, что как циркуль, утвердившись в известной точке и будучи обращен кругом, делает круг, так и Дух, изшедши от Отца, доходит до Сына, и если тут пребудет и не возвратится к ипостаси Отчей, то Троица останется несовершенною. В этом заключается вся мудрость чудного Николая, которая сначала представляется похвальною, так как этим изображением хорошо представлена безначальность и бесконечность Божия, но немного спустя, он сам, а не кто другой, уничижил ее, показав, что она, по справедливости, должна, быть признана детскою игрою. Кто не признает, по справедливости, детскою игрою, а не упражнением философским – то, чтобы утверждать, что изображаемым человеческою рукою и циркулем кругом, начинающимся от точки и времени, в точности и прилично обозначается безначальность и необразуемость Божества? Кто из рассуждающих не посмеется и не скажет изобретателю сего: человече! если ты окончательно рассудил не повиноваться истине и тем божественным мужам и верным Божиим рабам, которые прежде тебя и нас преподали ее, но более желаешь придерживаться землемерительных фигур и ложного учения, то почему хотя от этих самых любимых тобою фигур не научишься истине, но и по отношению к ним беззаконнуешь и нудишься извратить значение треугольника? Треугольник этот и прямоугольный вид, по философии Пифагоровой, имеет тоже значение, как и троичное число. Те обозначают Троицу числами, образно же прямоугольным треугольником обозначают состав бытия всего, так как прямоугольный вид имеет тоже значение, что и троичное число, как говорят опытные в этом. Начало же сего числа есть единица, которая поэтому получила верхний угол треугольника. Зачем же ты извращаешь значение своего треугольника, и нижние его углы переворачиваешь к верху, а верхние вниз? Если Бог Отец есть вина, начало и источник Божества для Тех, Которые от Него, как говорит божественный Дионисий и все вообще святые учители и проповедники, и Божество всеми благочестивыми веруется и прославляется одно, оно же и троично, – одно по естеству, а троично по ипостасям, как и равносторонний треугольник показывает совершенную равность богоначальных ипостасей, во всем равных между собою. Равенство же мы должны весьма прилично понимать во всем по естеству, кроме нерождения, рождения и исхождения. В одних этих свойствах Троица нераздельно разделяется, и ими живоначальные ипостаси познаются отдельно. Какая же надобность исповедывать, что Дух, изшед однажды от Отца, приходит к Сыну, и притом опять исходит от Сына и возвращается к Отцу? Неужели только для того, чтобы не оказался Отец оставленным от Духа? Но да не будет у нас такого мудрствования о нераздельном Существе! Хотя блаженное и непостижимое оное естество и видится разделяемым неизглаголанно и выше всякого постижения ипостасями, но пребывает в себе по существу нераздельно. А как это бывает, и почему так богословится, – это Ему одному известно, и никакой созданный разум не может сего вместить, пока не прекратится знание „от части" и не придет совершенное. К тому же знаем, что в числах единица рождает двойку, двойка же рождает четыре, а не единицу. По какому же понятию ты говоришь, что два служат производителями одного? Как же пребудет равенство всех трех богоначальных ипостасей, если Дух происходит большими против Сына происхождениями? Как по существу, и в том, что окрест существа, Преблаженнейшая Троица равна, так и в последовании богоначальных ипостасей они равны и только одним способом составляется каждая ипостась: Отец нерождением ни от кого, Сын – рождением от Отца, Дух – исхождением тоже от Отца; если же и от Сына, как ты говоришь, то где равенство ипостасей по количеству способа происхождения? К тому же оказывается, что ты воображаешь расстояние между божественными ипостасями, почему и спрашиваешь добрейшего Феодора, чтобы он ответил тебе: куда Дух приходит, когда исходит от Отца, и куда возвращается? Таким образом, обманываясь значением сего происхождения, ты попадаешь в то же мудрование, какое имел в старину тот, кто не признавал Сына соприсносущным Отцу. Ибо и тот (Арий), грубо обманувшись значением рождения, говорил, что если рожден, то значит, что прежде рождения Его не было, а не бывши прежде рождения, Он, следовательно, не превечен. Не понял он, что о Боге рождение разумеется безначальное, присносущное и нераздельное, как и исхождение Духа есть неизглаголанно и не переходящее, в чем ты, споткнувшись, придумал, что если исходит от Отца, то, следовательно, приходит к Сыну, а оттуда опять к Отцу, и, таким образом, двигаясь кругообразно, совершает Святую Троицу, Которую ты не устрашился уподобить кругу. И будет, по твоему, во-первых, расстояние между расстоящими божественными ипостасями; ибо то, чтобы двигаться к тому, и потом от того переходить к первому, дает понятие о расстоянии по месту, хотя ты и не хочешь исповедать этого безумия, стыдясь своего учения. Во-вторых, не менее того оказывается, что Дух, отлучившись от Отца, делает великое движение к Сыну, и потому Отец это время остается без Духа. В-третьих, оказывается, что Сын не соединен существенно и нераздельно с Отцем, так как требуется переходить к Нему. О, какое заблуждение представляют собою эти неуместные измышления! Не так следовало тебе понимать и рассуждать о высочайшей славе, добрейший Николай! Но следовало бы, поняв одно только различие, какое находится между непостижимым и неисповедимым божественным величеством и нашею немощью, которые ползаем по земле, как муравьи, и пищим, как комар, – со всяким усердием искать своего спасения, и в молчании принимать божественное, и хранить оное в целости, как приняли от божественных апостолов и боговдохновенных отцев наших, ничего не испытывая более того, чему они научили, как повелевает нам иже во святых отец наш Василий, названный по высоте своего учения и непогрешительного богословия – Великим, говоря: „Просим вас всячески не искать от нас того, что вам хочется слышать, но принимать то, что благоугодно Господу и согласно со святыми отцами". Слышишь ли божественного учителя, который говорит, что не должно испытывать то, что нам угодно? Будет ли благоугодно Господу и согласно с Писанием – мудрствовать вопреки учения Господа, богословящего в Евангелии от Иоанна, что Дух исходит от Отца? И не противно ли святым отцам ваше учение, вчера и недавно вами придуманное и прибавленное в священном исповедании веры? Но хорошо послушать еще, как опять научает (Св. Василий Великий) мудрствовать об Отце и Сыне и Святом Духе: „Что ты сказал о Сыне, что следует исповедывать особое Его Лице, то же должно сказать и о Святом Духе, ибо не один и тот же Отец и Дух, хотя написано, что Бог есть Дух, также не одно и тоже Лице Сын и Дух, хотя сказано: аще кто Духа Христова ме имать, сей несть Егов (Рим. 8, 9). Этим прельстились некоторые и подумали, что Дух и Христос – один и тот же. Но мы утверждаем, что этим доказывается общность естеств, а не смешение лиц". Слышишь ли, как этот блаженный понимает, что словами, аще кто Духа Христова не имать, тот не принадлежит ему, – обозначается и исповедуется, что Дух имеет личное свойство и что Он одного естества с Единородным, а не как вы говорите, мудрствуя противное, что Он от Него исходит. Услышь и еще его богословие: „Отец Сам по Себе совершен, и Он есть неоскудный корень и источник Сына и Духа Святаго". Вот он опять признает только Отца корнем и источником Тех, Кои от Него. Если бы он знал, что и Сын есть источник Божества, то упомянул бы и Его вместе с Отцем, но он сему не научился от Христа и учеников Его. Услышь и еще о Сыне: „В полноте Божества живущее Слово и совершенное порождение Отца, также и Дух есть совершен, не часть иного, но Сам по Себе усматривается как совершенный и весь целый". Вот как он честно богословит Духа, происходящего от Отца совершенным и всецелым, созерцаемого не как часть иного, но по всему равным Сыну. Выражением: „не часть иного", что другое хочет он сказать как не то, что имеет ипостась не иного, как только от Отца – совершенную, как и Сын, и что не требует порождения от иной вины, так как испущающий Его – совершен и неоскудевающ, но и соединен, говорит, Сын Отцу, таково же соединение, не допускающее расстояния и разлучения, и Духа, не отсекаемого от соединения с присносущным. Вот этот блаженный муж признает соединение между собою живоначальных ипостасей без разлучения. Ты же, утверждая, что Дух кругом обходит круг от Отца к Сыну и от Него опять к Отцу, – не явно ли даешь понять, что между ипостасями существует расстояние или по месту или по времени? Надлежало бы, как я и ранее сказал, последовать отцам и ничего не придумывать более установленного и не подбирать изречения Писания так, чтобы сказанное о другом с натяжкою относить к другому смыслу, чтобы только настоять на своем хотении, как это делает Николай, который, как только уловит какое-нибудь учение или о соединении Духа с Сыном, или показывающее, что он Ему Свой, как единосущный, – тотчас делает заключение, без дальних рассмотрений, что оно именно таково (как ему представляется). Так, найдя в святом Евангелии от Луки написанное: Иисус же исполнь Духа Свята возвратися от Иордана (Лук. 4,1), прицепился к этому изречению и заключает, говоря: „Если Иисус был исполнен Духа Святаго, то значит, что Он Его испускает". Смотри, добрейший Феодор, какова безрассудность и неосмотрительность Николая! Если потому, что Лука сказал, что Иисус возвратился от Иордана исполненный Духа, он хочет, чтобы Он от Него и исходил, то, по Николаеву ложному мудрованию, следует Ему происходить и от Стефана Первомученика. Ибо тот же евангелист говорит в Деяниях о Степане: и избраша Стефана мужа исполнена впры и Духа Свята (Деян. 6, 5); и опять о нем же: Стефан же сый исполнь Духа Свята, воззрев на небо, виде славу Божию (7, 55). Что же, по причине этого малого изречения, скажет ли он, что Дух Святый исходит и от Стефана? Не будет ли это неуместно? Но пусть, по причине сказанного мною, никто не подумает, что я ставлю Иисуса наравне со Стефаном относительно причастия Духа. Да удалится от нас такая хула! Я знаю и верую, что Иисус исполнен Духа существенно, в полноте, и всегда по естеству, а не только, когда возвращался от Иордана. О Стефане же, который хотя отчасти и подобен Ему по благодати, как причастник всеосвящающего Духа, то есть, божественного дарования, – я сказал это, чтобы показать бессмысленность Николая, как он нерассмотрительно умозаключает, каковым является и во всех своих мудрованиях. Он говорит, что признавая Духа Святого исходящим от Отца и Сына, он этим вводить нераздельность лиц, – не так, чтобы Он происходил от двух начал, но как от одного начала двух соединенных ипостасей. На это мы спросим Николая, пусть ответит по истине, а не только ради споров: по существу ли соединяются богоначальные две ипостаси в одно начало, которое творит исхождение Духа, или он устанавливает соединение по ипостаси? Необходимо ему одно из двух допустить: или по существу, или по ипостаси. II если скажет, что по существу бывает это сугубое ипостасное начало исхождения Духа, то в таком случае и Сам Дух, как единосущный им и нераздельный, Сам Себя испускает вместе с Ними, и окажется Он сообщником Отца в рождении Сына, и будет Отцем Единородного, испуская и Себя, ибо Пресвятый Дух во всем равен Отцу и Сыну, кроме свойства, как я много раз уже сказал. Из Николаева предложения, по необходимости, вытекает то, что Дух, для того, чтобы быть, по его словам, не меньше Отца и Сына, должен быть причастен Отцу в рождении Сына. Но такая сатанинская хула пусть обратится на главы неведущих, что должно исповедывать в Святой Троицк различие существа ипостасей! Если же Николай воображает соединение ипостасей в одно начало, то смотри опять, честнейший Феодор, какое это великое нечестие! И не опять ли от этого тайно прозябнет ересь проклятого Савеллия, который в триипостасном господстве признавал одну треименную ипостась? Да как же возможно соединяться тому, что понимается существующим несмесно, то есть ипостасям? Если они соединяются и сходятся в одно начало, то необходимо исповедывать, что они или превечно, или временно соединяются и сходятся. И если скажут, что ипостаси Отца и Сына превечно соединены, то они эту едину ипостась, по необходимости, покажут сложною, и таким образом получится не Троица уже, а неравная двоица, имеющая одну ипостась большую и сложенную из двух, а другую простую и меньшую, и таким образом будет неравная двоица, различествующая большинством и меньшинством. Что может быть нечестивее этого? Если же скажет Николай, что соединение это бывает временное, то смотри опять мысленным взором тайно проповедуемое нечестие. Если по нужде сойдется Сыновняя Ипостась с Отчею для испущения Духа, то не вменится ли это Отцу в бессилие, как будто Он не в состоянии испускать Духа без содействия Сына? Таким образом Отец уподобится кремню, который, если не ударить по нему железом, не может испустить огня. При этом окажется, что исхождение Духа есть временное, а не превечное. Все это неуместно и далеко отстоит от благочестия. К тому же, если две ипостаси сходятся для произведения одной, то этим доказывается, ипостась Духа пребывает где то вне их и особо от производящих, и является вопрос, какой ставит Николай, – что, произведши от них Дух, куда направляется? Впрочем, Николай отчасти уже сказал, что направляется к Сыну, хотя происшел вместе от Отца и Сына, как от одного начала, соединенного по ипостаси, как того желает Николай. Если же допустить, что Дух пребывает где то вне их и особо, то как можно будет верить в присносущное единение Его с ними? Ведь по существу соединены между собою и равны по всему Божественные ипостаси. Но недоумевает Николай, что на это сказать, да и нет возможности, по справедливости, что-либо ответить, ибо и прежде сего превысшие божественные силы – Серафимы, делом явили это божественному Исаии, покрывая верхними крылами мнимые свои лица, нижними же ноги, а находящимися по об стороны летая, знаменуя этим изображением, как истолковали богоносные отцы, что нет возможности ни для какого созданного естества, хотя бы оно было и ближайшее, постигнуть что-либо из сокровенных и непостижимых таин бесконечно высочайшего Божественного и блаженного естества. Желая удостоверить это, они казались закрывающими ноги свои, гадательно знаменуя этим нижайшие и бывшие впоследствии различные и неудоборазумваемые устроения, и что нет возможности для созданного естества вполне уразуметь многоразличную премудрость Божию, заключающуюся в них, ибо содержащийся в них разум неизглаголан и неиспытан, как воскликнул божественный Апостол, говоря: о глубина богатства и премудрости и разума Божия (Рим. 11, 34). Но и Исаия прежде его воскликнул, говоря: кто уразуме ум Господень, и кто советник Ему бысть (Исаш 40, 13). Если же разум устрояемого Им человеколюбно ради нас и относительно нас, Павел признает неиспытанным и неисследимым, то как возможно, и не явное ли будет сумасшествие дерзать испытывать о страшных и неразумеваемых для самих апостолов таинствах Божественного непостижения и сокровения, придумывать фигуры для не изобразуемого и уподоблять несозданную, неописанную, всесовершенную и высшую всякого совершенства Троицу – солнечному виду и лучу и теплоте, – этим предметам созданным, несовершенным и подлежащим описанию, и усиливаться сим объяснить непостижимое естество, высшее всякого слова и разума? Но довольно для тебя, Николай, к осторожному и непогрешительному богословию, приведенных указаний стольких и столь славных богоносных отцев, проповедующих Святого Духа исходящим единоначально от Отца, чтобы и ты сподобился с ними, как истинный ученик, славить в горнем Иерусалиме Отца безначального, Сына собезначального Отцу, и Духа соприсносущного Отцу и Сыну, от Отца исходящего и в Сыне почивающего, как единосущного Ему и от того же источника проистекающего. Скажи: что препятствует тебе повиноваться богословию о Святом Духе, содержащемуся в Евангелии, где говорится, что Он исходит от Отца? – Невежество ли и неведение писавшего святое Евангелие предлагаешь ты, или злонравие и ненависть? Ибо, если кто кому-либо не повинуется, то это бывает по одной из сих двух причин. Но не благочестно думать, чтобы божественный Иоанн не познал относительно сего истины, или, что слукавновал и солгал тот, который есть проповедник и учитель всякой истины. Но и то опять неприлично думать, что евангелист с особенным намерением так написал ради прочих апостолов, имевших еще несовершенные понятия, как ты неудачно утверждаешь, будто прочие ученики не имели еще совершенного понятия об Отце, и что по этой причине он сказал, что Дух исходит от Отца, то есть, чтобы их уверить. Это мудрование не только ложно, но и хульно, и содержит в себе сильную клевету, во-первых, на Сына, Который прежде умудрил их всех и просветил учением, а потом и на Святого Духа, Который после Него (сошел на них), и который всем им одинаково дал познание таинств и открыл им богословское учение об Отце и Сыне и Святом Духе. Как не назвать и то лукавством с твоей стороны, ибо нельзя было тебе не знать, что вопрошение Филиппа об Отце было прежде страданий Господних и прежде усовершенствования учеников в разумении таинств Святой Троицы, – что это вопрошение было сделано на тайной вечери, когда все еще одинаково были несовершенны, несмыслены и косны сердцем, как сказал им Спаситель, – когда еще и Евангелие не было написано. Ибо Евангелие от Иоанна написано на остров Патмосе, спустя тридцать два года после вознесения Спасителя. Как же не стыдишься называть учеников несовершенными после того, как они соделались совершенными в разуме, приписывая им грубость ума и неведение об Отце? Или ты думаешь, что говоришь людям, чуждым ума и полным всякого невежества, и что поэтому они признают неложным представленное тобою в доказательство свидетельство, что по причине неведения учеников так поступил евангелист? Это слово твое ложно и учение это недостойно даже никакого возражения. Но допустим, как ты говоришь, что предусмотрительно евангелист так поступил, то есть, чтобы показать апостолам, что не только от Сына, но и от Отца исходит Дух. Почему же, зная это достоверно, вы не изменяете сего в святом Евангелии, дабы избежать оттуда обличения? Но этого вы сделать не смеете, так как самая совесть обличает вас, что мудрование ваше ложно. Если бы вы надеялись на свою правоту, то давно бы это сделали. Если вы не убоялись сказать, что этим евангельским изречением многие были обмануты, и бесстыдно клевещете на блаженных и знаменоносных отцев семи вселенских соборов, которые преподали нам священное исповедание веры, которое мы благодатью Христовою до сих пор храним, то тем более давно сделали бы вы изменение в Евангелии. Но не смеете этого сделать, зная, что, действительно, еретик тот, кто, хотя мало, что-либо изменит из содержащегося в Евангелии. А как и подобием солнца я принуждаюсь доказывать таинство Святой Троицы, непостижимое для всякого созданного естества, то и это предпринял бы, если бы не было возбранено богословами уподоблять ему превышающее всякое слово таинство троического единства, – предпринял бы это не так, как Николай исследует, но насколько это может служить указанием признаваемых в Троице трех ипостасей, а не того, как он существуют одна от другой и между собою. Подтверждает это мое слово великий в божественных догматах Григорий, в слове своем о Святом Духе, говоря явственно так: „Опять подумал я о солнце и о луче света; но и здесь побоялся, во-первых, чтобы не была допущена какая-либо сложность в несложном естестве, как солнце, и то, что в солнце: во-вторых, этим примером докажем бытие Отца, а прочих – нет, но только укажем силы Божие, находящиеся в нем, а не самостоятельные существа; ибо ни луч, ни свет, не составляют иного солнца, а лишь некоторые солнечные излияния, – не существо существа, и таким образом представим этим подобием Бога и существующим и несуществующим; но это неуместно относительно данного предмета". И несколько далее: „Наконец я убедился, что более правильно будет совсем оставить тленные образы, как обманчивые и, большею частью, далеко отстоящие от истины, и потому я, держась благочестивого разума и утверждаясь на кратких словах, имея наставником Духа, принял отсюда просвещение, которое и соблюдаю до конца, как истинное содружество, которое не дозволяет мне шествовать в общении с этим веком и побуждает советовать по силе другим поклоняться Отцу и Сыну и Святому Духу, единому Божеству и силе". Так говорит божественный Григорий. Николай же откуда взял, что образ солнца прилично и в совершенстве изображает непостижимое пресущественное Существо, и потому утверждает иное небо, и теплоте солнца он, будто по божественному Григорию, уподобляет Духа. Не знаю, где нашел это написанным. Если потому, что Спаситель сказал: огня приидох воврещи на землю, и поэтому Николай скажет, что здесь разумеется Дух Святый, то пусть знает, что наименование огня сказано о всем вообще Божестве, а не собственно о Святом Духе. Если божественный Павел есть достоверный свидетель, а он говорит: Бог наш – огнь поядаяй есть, то каким образом сказанное вообще о всем Божестве Николай приписывает одной ипостаси? Не явно ли он оказывается обманывающим нас? Затем он говорит, что в писании сказано: и Сын любит Отца, и можно ли сказать, чтобы не было любви в Сыне? Если есть любовь в Сыне, и Он любит Отца Своего, то надлежит, чтобы любовь эта исходила от Сына к Отцу, и таким образом оказывается, что любовь исходит от Сына, которая, исходя от первого до последнего, есть Дух Святый, следовательно Дух Святый исходит и от Сына. Эта выдумка, Николай, не имеет никакого удостоверения и не подтверждается она ни Евангелием, ни диалектическим твоим искусством, но из ложного предложения ты вывел и заключение ложное, как будет показано, при помощи Божией. Ты говоришь, что в Писании сказано: и Сын любит Отца. Это иначе находится в божественном Евангелии, и иначе ты приводишь, или по незнанию, или по какому-нибудь лукавству, как и в других местах. Блаженный Иоанн в трех местах, пиша об этом, свидетельствует, что Отец любит Сына, и вся даде в руце Его, а не как ты говоришь, любит Отца. Опять в другом месте, показывая причину, по которой Спаситель любим Отцем Своим, говорит: сего ради Мя Отец любит, яко Аз душу Мою полагаю, и прочее. Вот и здесь не устыдился ты извратить слова Евангелия, чтобы только соткать паутинную ткань своего обманчивого учения. Если же ты намеревался это сделать, то следовало бы тебе предложить евангельский текст, который Спаситель говорит о Себе и которым, желая показать Свое повиновение Отцу Своему и Свое единомыслие с ним, говорит: грядет бо сего мира князь, и во Мне не имать ничесоже. Но да разумеет мир, яко люблю Отца, и якоже заповеда Мне Отец, тако творю (Иоан. 14, 80). Но пусть будет так. Где же вы, новые учители, нашли, чтобы было написано, что собственно любовь есть Дух Святый, и потому вы утверждаете, что Он исходит от Сына? Что слово „любовь" свойственно говорится о Бог Отце, свидетельствует тот же блаженный Иоанн в первом соборном послании, в главе 4й, говоря так: яко любы от Бога есть; и опять: не любяй, не позна Бога, яко Бог любы есть. О семь явися любы Божия в нас, яко Сына Своего Единородного посла Бог в мир (I. Иоан. 4, 7 – 9). Здесь ясно говорится о любви Отчей и о послании к нам Сына, а не об исхождении Духа, как ты говоришь. А что и Сыну боле, нежели Духу приличествует наименование любви, – явствует из вышеприведенных месте, где свидетельствуется, что Отец любит Сына. И опять: Бог любы есть, и пребываяй в любви, в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает (I. Иоан. 4, 16). Вот везде любовь относится к Отцу, а не к Духу, как ты мудрствуешь. Каким же образом, сказанное вообще о Святой и Божественной Троице, вы, итальянцы, присваиваете одной ипостаси Параклита? Откуда вы это приняли, и каким преданным отцами учением Церкви вы это докажете? Любовь, правда, премудрость, благость, вседержительство, присносущие и подобные сему, что богословится о Святой Божественной Троице, не составляют ипостаси или существа, но суть то, что окрест сего присносущного и непостижимого Существа, и разумеваются как действия присносущного Божественного величества, одинаково и естественно присущие всем трем живоначальным ипостасям. Как же вы, свойственное вообще всем, приписываете одному Духу? Бог любы есть, говорит Иоанн Богослов; наименование же Бог есть общее Святой Троицы. К тому же, тот же евангелист везде говорит: Отец любит Сына, чем показывает, что Отец есть источник любви, как и прочего. Любовь же есть не существо и не ипостась, но действие, свойственное существу, также, как и мудрость, и правда, и прочие силы. Но чтобы любовью в особенности именовался Дух, этого нигде нет. Итак, положения твои ложны, и заключение, выводимое из них, есть пустословие и явный обман. Известно также, что блаженный Павел говорит; ведяще, яко скорбь терпение соделовает, терпение же искусство, искусство же упование: упование же не посрамит, яко любы Божия излияся в сердца наша Духом Святым данным нам (Рим. 5, 3. 4). Вот как ясно блаженный Павел показывает, что любовь Отца есть нечто другое, а не Самый Дух, как говорите. Если бы это был Дух, то он сказал бы, что любовь Божия, которая есть Дух Его, излияся в сердца наша. Затем, как бы показывая, в чем заключается любовь к нам Бога Отца, объясняет несколько ниже, говоря: составляет же Свою любовь к нам Бог, яко еще грешником сущим нам, Христос за ны умре (Рим. 5, 8). Смотри, если можешь, Николай, и узнай, что такое любовь к нам Бога Отца, познав же, что это не существо и не ипостась, но действие и качество, то есть, человеколюбие и кротость неизреченная, усматриваемая в Божественном и блаженном естестве, как и мудрость, и правда, и прочее, – оставь препирательство и возлюби непогрешительную истину блаженных отцев. Но достаточно уже словом истины обличили мы устремление лжи, и так как слово это направлено к человеку, украшенному разумом и православием, то пора прекратить труд, причиняемый любителю молчания, – с одной стороны потому, как было сказано ранее, что не имею времени заниматься этим, а с другой потому, что обращаю слово к такому человеку, как ты, честнейший Феодор. Познав же от самовидцев и служителей Слова и от прочих вообще блаженных отцев, от века просиявших всякою премудростью духовною и чудотворениями, что не следует изменять что-либо в вере, ни малое, ни великое, но должно со всяким усердием и вниманием хранить это и лобызать от всей души и подвизаться ради сего, если бы встретилась надобность, даже до крови, – будем уклоняться от всякого излишнего и ухищренного суесловия, каковым, в особенности, является глумление итальянцев, которые не страшатся весьма дерзко испытывать непостижимое посредством примеров и обманчивых слов. Возлюбим же то, что нам открыто, как сказал божественный Златоуст, будем подражать блаженному естеству шестокрылатых, и крылами страха и крайнейшего благоговения прикроем пытливость нашего разума, когда, или устремимся к высоте превосходящего всякое созданное естество величия Божества, или захотим возвести ум к рассмотрению Его промышлений, которые также неисследованы. Если же будет потребность летать, то употребим полученные для сего два крыла, которые с обеих сторон, однако с великим вниманием будем употреблять и это летание. Этими крылами обозначаются неизреченная милость и несравненная любовь Божия и правда, излиянная на весь род человеческий, от конца неба и до конца его. Если же кто без благого расположения и осторожности будет рассматривать это, в особенности же, как объяснили отцы, если с жестокосердием и братоненавидением, то впадет напоследок или во враждебное действие, или в Оригенову пропасть, признав, по их ложному учению, и бесов спасаемыми. Но да будет нам дано, действуя тихо и осторожно двумя означенными крылами, переплыть под руководством и управлением Божественного Духа пучину доступного нам богомыслия и сподобиться в мире и тишине достигнуть пристанища божественных и непостижимых наслаждений благодати, и за тем быть там непрестанно с Господом и славить Его вместе с Отцем и со Святым Духом, едино Божество, едину силу и господство, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение, ныне и присно и во веки веков. Аминь. |