Волокитина Татьяна Викторовна - доктор исторических наук, зав. Центром по изучению истории сталинизма в Восточной Европе, специалист по новейшей истории Болгарии и других стран Восточной Европы.

Зародившееся по инициативе Англиканской церкви еще в XIX в. экуменическое (вселенское)* движение наибольший размах получило в ХХ столетии, особенно после Первой мировой войны. Целью экуменического движения провозглашалось объединение всех христианских церквей мира (православной, протестантской, католической) в одну всемирную церковь или, как минимум, обеспечение единой позиции церквей в вопросах общественной жизни. Путем внедрения в общество богословского вероучения и христианской морали, а также организованного влияния через церковь на политику правительств протагонисты движения предполагали организовать общественную жизнь на христианских началах.

Первоначальным и основополагающим для всего экуменического движения было возникшее в 1910 г. движение «Вера и церковное устройство». У его истоков стояли американские церкви и такие выдающиеся экуменические деятели начала ХХ века, как методист Дж. Мотт, представитель американской протестантской церкви епископ Ч. Брент, юрист Р. Гардинер. В 1920 г. в Женеве участниками движения «Вера и церковное устройство» была проведена подготовительная конференция по созыву первого всемирного форума. Работу конференции благословил святейший патриарх Тихон, от Русской православной церкви (РПЦ) в ней участвовал архиепископ Евлогий (Георгиевский). В межвоенный период прошли еще несколько всемирных конференций «Вера и церковное устройство», провозглашавших главной задачей сближение различных ветвей христианства. Среди их участников были русские богословы, жившие к тому времени за рубежом.

Первая мировая война, ее трагедии, ужасы и потери стимулировали настроения в пользу сотрудничества народов, совместных усилий по обеспечению мира. Зримым проявлением этой тенденции явилось возникновение новых экуменических движений, носивших подчеркнуто жизнеутверждающие, оптимистические названия.

Вдохновителем движения «Жизнь и деятельность» явился примас шведской церкви Н. Седерблом, близким другом и единомышленником которого был бывший профессор Петроградской духовной академии, а впоследствии преподаватель богословского факультета Софийского университета Н.Н. Глубоковский. «Жизнь и деятельность» также провела несколько всемирных конференций (в 1927 г. в Стокгольме, в 1937 г. в Оксфорде).

Почти одновременно на экуменической сцене появилось движение «Всемирный альянс для содействия международной дружбе при посредстве церквей», у истоков которого стояли немецкий богослов З. Шульце и датский епископ В. Амундсен. Помимо регулярных заседаний Международного совета Альянса, в нем существовала и такая, причем весьма активная, форма деятельности, как проведение конференций национальных советов балканских стран. Были, в частности, организованы встречи в Нови Саде (1923), Синае (1924), Афинах (1926), Софии (1927), Бухаресте (1933), Рымникуле Вылче (1936) и др.

Незадолго до войны, в 1938 г., на конференции в Утрехте (Нидерланды) произошло объединение всех ветвей экуменического движения. Результатом этой акции явилось создание новой организации — Предварительного комитета Всемирного совета церквей в процессе подготовки. Это громоздкое название закрепило, с одной стороны, промежуточный статус комитета, а с другой, — зафиксировало конечную цель — создание Всемирного совета церквей (ВСЦ). Комитет возглавил в ранге генерального секретаря д-р В.А. Виссерт-Хуфт из Нидерландов.

Инициаторы движения с момента основания пытались вовлечь в него римско-католическую и православные автокефальные церкви. Католическое руководство решительно отклоняло предложения экуменистов о сотрудничестве и свою категоричность обосновывало постулатом о «вселенскости» римско-католической церкви, на которую никто другой посягать не может. Однако своих наблюдателей на совещания и встречи экуменистов католики посылали регулярно .

Позиция православных церквей не была единой. Начиная с 20-х годов, отдельные церкви, в частности Константинопольская, Греческая, Сербская, Болгарская, участвовали в экуменических конференциях в Лозанне, Оксфорде, Эдинбурге.

Что касается РПЦ, то после октября 1917 г. ее связи с зарубежными церквами последовательно ликвидировались по инициативе государства. В экуменическом движении, как уже говорилось, участвовали отдельные представители русских церковных кругов, но никаких полномочий на это от Московской патриархии они не имели.

Война помешала проведению очередного, намеченного на 1941 год, всемирного экуменического совещания, однако само движение, как и его идеи, продолжали жить и, как это ни парадоксально, именно в военное время стали объектом пристального внимания советского политического руководства. Это обстоятельство было тесно связано с общим поворотом в церковной политике советского государства, отразившим попытку встроить церковь в рамки политического режима и использовать её в том числе и как инструмент внешней политики. Действия Москвы в конфессиональной сфере в силу этого следует увязывать с основными направлениями советской внешней политики. Очевидно, что церковь выходила на большой оперативный простор, хотя ее действия полностью контролировались при этом государственными структурами. И столь же очевидно было, что ей предстояло публично определить свою позицию в отношении экуменического движения. Но процесс этот затянулся и протекал крайне неравномерно, о чем свидетельствуют материалы Совета по делам РПЦ. В центр его внимания выдвинулась занимавшая руководящее положение в экуменическом движении Англиканская церковь . Именно поэтому восстановление контактов с этим религиозным институтом пришлось на самое начало активизации международной деятельности РПЦ.

В сентябре 1942 г. в Куйбышеве, куда были эвакуированы дипломатические представительства и где находился со своим ближайшим окружением патриарший местоблюститель митрополит Сергий, состоялась встреча митрополита Николая с советником посольства Великобритании Баггалеем.

В ходе беседы Николай предложил организовать обмен визитами меж-ду представителями обеих церквей, что должно было содействовать «достижению лучшего понимания» . В подготовку визитов активно включился посол Великобритании в Москве А. Кларк Керр. 9 марта 1943 г. в письме народному комиссару иностранных дел СССР В.М. Молотову он сообщил, что во время своего пребывания в Лондоне обсудил этот вопрос с деятелями Англиканской церкви и что предложение митрополита Николая «было тепло принято». При этом архиепископ Кентерберийский высказался за то, чтобы первой нанесла визит делегация Англиканской церкви. Британский посол интересовался, «приемлемо ли советским властям это общее предложение» . Понимая, что процесс возобновления контактов в интересах дела следовало персонифицировать, советская сторона решила опереться на настоятеля Кентерберийского собора д-ра Хьюлетта Джонсона. Хорошо известный Москве еще с довоенного времени как поборник установления дружественных отношений с СССР, возглавивший в годы Второй мировой войны Объединенный комитет помощи СССР, Джонсон у себя на родине получил прозвище «красного настоятеля». Его явная просоветская ориентация, имевшая прежде немало противников в правительственных, церковных и общественных кругах Великобритании, в военное время, когда сопротивление Красной Армии, героизм и мужество защитников Москвы вызывали искреннее восхищение англичан, приобрела иное измерение. В советской столице репутация и влияние «красного настоятеля», прежде всего в руководстве Англиканской церкви, его авторитет оценивались как значительные и представлявшие благоприятные возможности для развития церковных связей. Немалое значение имел также тот факт, что в качестве знатока советской действительности Джонсон регулярно консультировал не только церковных лиц - архиепископа Кентерберийского д-ра В. Темпа и архиепископа Йоркского д-ра С.Гарбетта, но и был вхож в политические и военные структуры страны. Вряд ли вопрос о визите в сентябре 1943 г. в Москву делегации Англиканской церкви во главе с д-ром Гарбеттом решался без участия «красного настоятеля». За десять дней пребывания в советской столице члены делегации провели несколько встреч с руководством Московской патриархии, побывали в разрушенном фашистами Ново-Иерусалимском монастыре. Гости застали самое начало «потепления» государственно-церковных отношений. Их рассказы по возвращении на родину об увиденном в СССР, убежденность, что в России «безусловно» существует свобода совести, как подчеркивается в литературе, «умножали симпатии к советскому народу» .

Исходя в первую очередь из внешнеполитических задач, советское руководство придавало серьезное значение этому визиту. Сталин намеревался использовать приезд д-ра Гарбетта в Москву в канун Тегеранской конференции (28 ноября — 1 декабря 1943 г.), на которую советский руководитель возлагал большие надежды в связи с вопросом об открытии второго фронта. Визит рассматривался им как дополнительный способ подталкивания союзников в этом направлении. Активизация же собственно межцерковных контактов вряд ли в тот момент заботила советского лидера и, во всяком случае, не входила в его ближайшие планы. Прагматизм сталинской позиции нашел, в частности, подтверждение и в решении вопроса об ответном визите русской церковной делегации в Англию в соответствии с полученным приглашением. По мнению Сталина, спешить с этим не следовало. В.М. Молотов в разговоре с председателем Совета по делам РПЦ Г.Г. Карповым сформулировал точку зрения Сталина следующим образом: «…В силу национальной гордости нам не следует кланяться и так быстро реагировать на…предложения [англичан]. К тому же и воюют они еще плохо. Одно дело, когда они приезжали к нам на поклон, другое дело нам ехать туда. …Так вежливо и скажите Патриарху» .

Визит был отложен. Более того, позднее он оказался включенным в ряд очень серьезных мероприятий, направленных на утверждение лидирующей роли РПЦ в христианском мире.

Уже весной 1945 г. в Совете по делам РПЦ был составлен план, фактически направленный, по нашему мнению, на перехват Русской православной церковью у экуменистов инициативы в деле объединения христианских церквей. 15 марта в записке на имя Сталина Карпов подробно обосновал идею проведения в Москве всемирной конференции всех христианских (некатолических) церквей. Предусматривалось участие в ней и крупнейших церквей Запада — протестантской, Англиканской, методистской и других. По сути дела, это означало созыв экуменической ассамблеи. Последняя была призвана решить, в первую очередь, политические задачи: в Москве предполагалось заслушать и обсудить доклады в большинстве своем антиватиканской направленности. Такая ориентация не была случайной, поскольку в начале 1945 г. после весьма краткого периода попыток нормализации отношений с Ватиканом советская сторона начала переходить на все более жесткие позиции, объявив центр католицизма «защитником фашизма» .

Совет по делам РПЦ предлагал продемонстрировать на предстоявшем форуме «абсолютную несостоятельность католического догмата, что Папа римский является наместником Христа на земле», вскрыть «противоречия догмата о непогрешимости Папы данным Священного писания, истории и логике», показать профашистскую и антидемократическую линию Ватикана в довоенные годы, его покровительство гитлеризму во время войны, попытки «вмешаться в дело организации послевоенного устройства мира», обосновать единодушие христианских церквей, в том числе Англиканской, в борьбе с фашистскими угнетателями и пр. «Решения данной конференции, заключал Карпов, будут представлять собою серьезные протесты всего христианского (некатолического) мира против деятельности и замыслов Ватикана и, безусловно, сыграют положительную роль в деле изоляции Ватикана и снижения авторитета Папы» . По плану Совета предлагалось осуществить в мае 1945 г. поездку церковной делегации во главе с митрополитом Николаем в Англию «как ответный визит на посещение архиепископом Йоркским Москвы». Антиватиканский акцент в поездке Николая был главным. Делегации предстояло обсудить вопрос об участии Англиканской церкви во всемирной конференции христианских церквей в советской столице.

В значительной своей части план был реализован. В мае-июне 1945 г. митрополит Николай посетил Англию, где ему удалось достичь с руководством Англиканской церкви в лице архиепископа Йоркского согласованного вывода о враждебной и православию, и англиканству деятельности Ватикана. Новые возможности сотрудничества открывало также заключение о почти полной идентичности вероучений православия и англиканства, прозвучавшее из уст руководителя Англиканской церкви на приеме в честь русского гостя . С точки зрения перспектив развития экуменического движения данная констатация была весьма важной. Показательно, что во время визита митрополит Николай встретился и с генеральным секретарем Предварительного комитета Всемирного совета церквей в процессе подготовки д-ром В.А. Виссерт-Хуфтом. Однако в Совете по делам РПЦ на результаты поездки Николая отреагировали с осторожным оптимизмом. Глава Совета Карпов в отчете, представленном в ЦК ВКП(б), отметил, что Англиканская церковь «готова принять участие в тех или иных мероприятиях, направленных против Ватикана, хотя и занимает пока в этом вопросе пассивные позиции» .

Прагматическая составляющая советской позиции имела как бы несколько измерений: долгосрочная, в первую очередь «антиватиканская», перспектива сочеталась с непосредственными внешнеполитическими задачами дня. Но и при решении последних Сталин, подобно опытному гроссмейстеру, просчитывал «многоходовые» комбинации. Визит митрополита Николая, несомненно, был приурочен к намеченной на июль Потсдамской конференции. Сталин стремился обеспечить в Потсдаме благоприятную для СССР обстановку с помощью столь авторитетного в мире религиозного института, каким являлась Англиканская церковь. Но этот «ход» не был единственным. В конце июня 1945 г. был проведен Собор Армянской церкви, на котором осуществилось избрание Католикоса всех армян. Заметим, что договоренность Сталина с архиепископом Георгом Чеорекчяном о проведении Собора была достигнута еще 19 апреля , но в данном случае «большевистские темпы», проявленные по инициативе Сталина при избрании патриарха Сергия в сентябре 1943 г., не только не требовались, но, наоборот, были лишними. Следовало потянуть время, приблизить проведение Собора к встрече союзников в Потсдаме, на которой в связи с судьбой Турции неизбежно вставал вопрос о возвращении отторгнутых турками в 1921 г. территорий Армении и Грузии — Карсе, Артвине и Кардагане. Примечательно, что гостем Армянской церкви был Х. Джонсон, который летом 1945 г. по личному приглашению Сталина (!) находился в СССР. И отведенную ему роль, значение которой, возможно, он в полной мере и не осознавал, «красный настоятель» успешно сыграл: на пресс-конференции в Ереване гость заявил, что области, отторгнутые Турцией, «должны быть как можно скорее возвращены Армении» .

Выступление Джонсона не прошло незамеченным. 16 июля 1945 г. в Потсдаме в беседе с В.М. Молотовым министр иностранных дел Великобри-тании А. Иден заявил, что приводимые Джонсоном аргументы «полностью совпадают с аргументами советского правительства…». «Джонсон целиком советский человек…», — констатировал Иден. Переубедить британского министра Молотову не удалось, да он, судя по записи беседы, и не особенно стремился к этому .

Непосредственно после окончания Второй мировой войны иерархи Русской церкви сохраняли интерес к экуменическому движению и пытались выработать свое отношение к перспективам участия в нем РПЦ. 23 января 1946 г. в справке об экуменическом движении, адресованной Карпову, патриарх Алексий следующим образом изложил позицию руководства РПЦ: «1) РПЦ считает совершенно преждевременным вести какие бы то ни было диспуты по вопросам собственно вероучения. 2) Если РПЦ станет принимать участие в экуменическом движении, то первым ее вопросом будет предложение созвать Всемирную ассамблею мира (так мы ее назовем) (подчеркнуто в док. — Т.В.). Этот вопрос по своей идее наиболее родственен задачам экуменического движения и не имеет для своей постановки никаких принципиальных возражений. Все же бесчисленные конференции, которые были до 1938 г., заканчивались подписанием церковниками положений, в которых они признавали необходимость »любви и мира«, считали себя обязанными проводить их в своей деятельности, высказывали свою уверенность в возможности всеобщего соединения в каком-то неопределенном будущем. И только. Ничего конкретного, ничего претворяемого в жизнь. У религии и у Организации Объединенных Наций задача одна — умиротворить жизнь и повысить тем самым народное благосостояние. Ассамблея мира может дать реконструкцию содержания социальных отношений, Организация Объединенных Наций придаст им форму» . Иными словами, руководство РПЦ слонялось к участию в экуменическом движении при условии развертывания последним практической деятельности в целях гуманизации мирового порядка и общественной жизни.

Подтверждением этого явилось согласие патриарха Алексия на участие представителей РПЦ в планировавшейся осенью 1946 г. в Праге встрече экуменистов для рассмотрения вопроса о создании ВСЦ. Был назначен и руководитель делегации — митрополит Николай. В августе 1946 г. Николай в Па-риже встречался с видным деятелем экуменического движения Л. Зандером и, как отмечено исследователями, «имел с ним долгую и исчерпывающую беседу об экуменизме и ВСЦ в положительном духе»«. В октябре 1946 г. Московская патриархия обратилась к пастору М. Бэгнеру с просьбой прислать литературу и материалы об экуменизме, заверив адресата, что советская таможня получила разрешение беспрепятственно пропустить их. В это же время было принято решение направить в Женеву и Париж сотрудников Отдела внешних церковных связей Московской патриархии протоиерея Г. Разумовского и профессора Московской духовной академии В. Платонова для изучения разных сторон экуменического движения и планов предстоящей деятельности ВСЦ . Подобная активность, несомненно, свидетельствовала о явной готовности РПЦ глубже ознакомиться с идеями экуменизма и, учитывая контакты русских богословов с экуменистами в прошлом, адекватно решить вопрос о возможности участия РПЦ в движении.

Но эти намерения остались нереализованными. 19 октября 1946 г. митрополит Николай сообщил письмом д-ру В.А. Виссерт-Хуфту о желательности отсрочить встречу в Женеве и Париже, перенести ее на 1947 год, поскольку якобы неожиданно осложнился вопрос с визами для представителей РПЦ. При этом Николай пояснил, что запрошенные визы не были получены в Москве. Однако, когда обеспокоенное руководство Предварительного комитета обратилось за разъяснениями к швейцарским и французским властям, те ответили, что никакого запроса из Москвы к ним вообще не поступало .

Что же произошло? Какие факторы повлияли столь решительно на осложнение контактов РПЦ с экуменистами?

Ответ представляется нам очевидным: сразу после мартовской речи 1946 г. У. Черчилля в Фултоне, ознаменовавшей начало нового этапа в отно-шениях между союзниками по антигитлеровской коалиции, процесс политической поляризации мира получил мощный импульс. Естественно, что он напрямую затронул и сферу межцерковного общения. Очень скоро стало ясно, что конфессиональный фактор, независимо от того, на каком из полюсов мирового противостояния он проявлялся, превращался во все более важный ин-струмент внешней политики. И этим инструментом одинаково активно и охотно пользовались обе стороны.

По полученной в Москве информации, уже на всемирной конференции экуменистов в Женеве в феврале 1946 г. в центре внимания участников оказалась германская проблема. По инициативе архиепископа Кентерберийского была принята резолюция протеста против методов, которыми «вразрез с требованиями гуманизма», проводилось переселение немцев из Чехословакии, Польши и Венгрии. Данное обвинение имело под собой серьезные основания *. Участники конференции потребовали также ревизии Потсдамских договоренностей по Германии, особенно касавшихся ее экономического потенциала. В одной из информационных справок, направленных Г.Г. Карповым В.М. Молотову весной 1946 г., подчеркивалось: «Все решения конференции проникнуты духом примирения с Германией, смягчением оккупационного режима, оказания помощи Германии… При этом недвусмысленно говорилось, главным образом, о советской зоне оккупации» . Такая позиция не могла не стать для Москвы сильнейшим раздражителем, тем более что к тому времени все более отчетливо выявлялась линия западных держав на объединение их зон оккупации и создание в перспективе сепаратного образования в Западной Германии. Геостратегический замысел Москвы, напротив, заключался в соз-дании нейтральной Германии как буферной зоны между Западом и Востоком . В силу этого понятно, почему женевская встреча экуменистов получи-ла в Москве жесткую оценку как «первая попытка создания единого фронта протестантских церквей по подготовке общественного мнения для оказания влияния на международные дела в интересах англо-американского блока» . В записке руководителя Совета по делам религиозных культов И.В. Полянского Сталину отмечалась четкая ориентация экуменистов на этот блок и их намерение «дублировать политику англо-американцев» .

Дальнейшие события, казалось, подтверждали эту оценку. На встрече экуменистов в августе 1946 г. в Кембридже, посвященной подготовке всемирной ассамблеи, была образована специальная постоянно действующая комиссия по международным вопросам. Возглавил ее один из руководителей американской пресвитерианской церкви и видный функционер Республиканской партии Дж. Ф. Даллес, известный как сторонник «твердой» политики по отношению к СССР. В Москве была получена информация, что экуменисты, констатируя развивающийся «раскол между Россией и Западом», определили свою обязанность «сопротивляться распространению тоталитаризма, чтобы защищать свободу проповедью евангельской правды», что они намерены установить контакты с ООН, действуя, в частности, через Комитет по социально-гуманитарным вопросам .

Понятно, что эти и подобные, отнюдь не единичные, факты Москва встречала с настороженностью, но тем не менее на разрыв с экуменическим движением и полную изоляцию Русской церкви не пошла. Более того, судя по документам, в 1947 г. советская сторона допускала возможность сотрудничества при условии доминации в экуменическом движении РПЦ и других религиозных организаций СССР. В Совете по делам РПЦ были выработаны условия участия Русской церкви в движении, которые предполагалось предъявить на переговорах русских иерархов с архиепископом Кентерберийским: а) обеспечение чисто церковной деятельности этого движения, то есть отказ от политических выступлений, и б) существенное расширение представительства православных церквей во главе с РПЦ, в том числе и в руководящих органах движения. (Согласно действовавшему положению, в последних православным церквам предоставлялось лишь 17 мест из 90, а для участия в совещаниях 85 из 450 ). Ключевой задачей Совет считал обеспечение «единой линии» действия автокефальных православных церквей, что позволило бы, как подчеркивалось в одном из документов Совета, «обеспечить влияние на экуменическое движение в нужном нам направлении». Понимая проблематичность удовлетворения этих требований, Совет имел и альтернативный вариант действия для РПЦ: «по-прежнему занимать роль (так в док. — Т.В.) наблюдателя» .

Советская сторона продолжала внимательно отслеживать ситуацию в экуменическом движении. Она констатировала наличие в нем в 1947 г. двух течений — про- и антиамериканского и рассчитывала на контакты с последним. К «прогрессивным элементам» в среде экуменистов относилась, по оценке Москвы, и частично Англиканская церковь, стоявшая, как было признано ранее, ближе других церквей к РПЦ в догматическом отношении. В это время продолжалась переписка руководства РПЦ (ее вел митрополит Нико-лай) и д-ра В.А. Виссерт-Хуфта. Последний, кстати, очень надеялся на поддержку РПЦ в борьбе против «американизации христианства». Как говорилось в одном из поступивших в Москву документов, сторонники антиамериканского течения стремились противостоять «примитивной американской теологии, благословляющей бизнес и житейское преуспеяние и видящей главную цель христианской деятельности в пожертвованиях на церковно-благотворительные нужды». К антиамериканскому направлению примыкали скандинавский лютеранский епископат, голландские, немецкие, швейцарские экуменисты и, частично, американские теологи .

Своих сторонников имело и проамериканское течение, и среди них патриарх экуменизма 82-летний Дж. Мотт. К этому течению, естественно, при-мыкало большинство американских церквей, особенно так называемых свободных: баптистов, методистов, конгрегационалистов. Сила проамериканского течения заключалась в том, что именно оно обеспечивало финансовую базу движения, и противостоять ему по этой причине было особенно трудно .

Двойственное отношение советской стороны к экуменистам отразилось в письме патриарха Алексия главам православных церквей в апреле 1947 г.: РПЦ «не решается одна, без обеспечения себе поддержки со стороны братских церквей, ни войти в ряды сотрудников экуменического движения, ни выразить этому движению обоснованный, хотя и горький для него отказ» .

Однако через год обстановка кардинально изменилась. К середине 1948 г. ситуация на международной арене резко обострилась. Правительства Великобритании, США, Франции отказались от совместной с СССР работы в Контрольном совете по Германии, разрушив фактически союзный контрольный механизм в этой стране. В марте 1948 г. была создана первая в послевоенной Европе замкнутая военная группировка - Западный союз (Великобритания, Франция, Бельгия, Нидерланды, Люксембург). Западные страны взяли уверенный курс на завершение раскола Германии с последующим вовлечением ее западной части в европейские военные структуры. Возрождению экономического потенциала Германии был призван содействовать принятый летом 1947 г. план Маршалла. Ялтинская стратегия все определеннее эволюционировала к политике «сдерживания коммунизма», а впоследствии, уже в 50-е годы, и к наиболее жестким схемам противостояния двух лагерей . Внутри формировавшегося советского блока в Восточной Европе и без того непростая ситуация осложнилась начавшимся весной 1948 г. советско-югославским конфликтом. В марте была принята первая антиюгославская резолюция Коминформа. Все это вынудило советское руководство перейти к реализации нового стратегического курса в Восточной Европе, в основе которого лежала иная, чем прежде, общественная тенденция - социально-политическая конфронтация. На этой основе Москва рассчитывала сцементировать советский, восточный блок .

Через призму кардинальных изменений на международной арене советская сторона рассматривала и церковную обстановку в мире, все более явно склоняясь к негативным оценкам экуменического движения. 2 июля 1948 г. в обстоятельной записке заместителю министра иностранных дел СССР А.Я. Вышинскому Г.Г. Карпов, отметив «рост престижа Московской Патриархии и усиление ее влияния среди православных церквей стран новой демократии», вместе с тем с тревогой констатировал активность «англо-американских реакционеров», направленную на отрыв церквей прежде всего в балканских странах от РПЦ. В подтверждение Карпов привел факты посещения Софии, Белграда и Праги видными деятелями экуменического движения Кохберном и Тобиасом, а также англиканским епископом Горслеем с целью «приобщить Болгарскую и Сербскую церкви к экуменическому движению, расколоть тем самым объединение православных церквей, складывавшееся вокруг Московской патриархии на Балканах», получить возможность для вмешательства во внутренние дела славянских стран .

На совещании глав автокефальных православных церквей в Москве в июле 1948 г. в специальной резолюции экуменическое движение было охарактеризовано не столько как церковное, сколько как политическое и антидемократическое, осуществляющее совместно с Ватиканом натиск на Восток. Современное экуменическое движение, отмечали авторы документа, «не соответствует идеалу христианства и задачам Церкви Христовой, как их понимает Православная Церковь» и «не обеспечивает дела воссоединения Церквей благодатными путями и средствами». Отталкиваясь от этих оценок, все православные поместные церкви, представленные на совещании, приняли решение отказаться от участия в экуменическом движении «в современном его плане». Резолюция содержала также предостережение против излишнего сближения со Всемирным советом церквей, поскольку он якобы был создан по инициативе протестантских кругов Запада и преследовал цель подменить действительное воссоединение церквей неким «экуменическим союзом» .

В Москве высоко оценили единую позицию лидеров православных церквей. В обширной справке Совета по делам РПЦ, направленной 3 августа 1948 г. в правительство и ЦК ВКП(б), подчеркивалось, что «успешной работе совещания содействовало доброжелательное отношение в Русской церкви Сербского патриарха Гавриила, особенно выделявшегося своей прямотой, откровенно дружеским расположением, Румынского патриарха Юстиниана, Албанского епископа Паисия, видимо, подготовленных со стороны правительств Румынии и Албании, представителей Антиохийской и Александрийской церквей, Чешской делегации. Все это было следствием также большой подготовительной работы Московской патриархии по рекомендации Совета, выразившейся в организации широкого обмена визитами между главами автокефальных православных церквей, а также в оказании денежной помощи некоторым церквам» .

Опираясь на решение московского совещания, РПЦ официально отказалась от участия в амстердамской ассамблее экуменического движения, на которой предстояло официально провозгласить создание Всемирного совета церквей. 1 августа 1948 г. митрополит Николай уведомил об этом генерального секретаря д-ра В.А. Виссерт-Хуфта. «Однако этот наш отказ не означает, что мы не будем иметь никакого интереса к деятельности экуменического движения, — писал Николай. — Ввиду этого мы просили бы Вас и в дальнейшем информировать нас о деятельности Всемирного совета церквей, пересылая нам соответствующую литературу, отчеты об ассамблеях и конференциях, доклады по всем вопросам и т. п.» . Подобная позиция руководства РПЦ свидетельствовала о том, что, по его представлениям, возможности для пересмотра в будущем вопроса об участии Русской церкви в экуменическом движении, безусловно, сохранялись.

Примечательно, что в это же время советские оценки экуменического движения, дававшиеся по государственной линии, отличались резкими фор-мулировками и как будто не оставляли сомнения в невозможности контактов с ним РПЦ, то есть явно диссонировали с церковной линией. «Под покровом пышных благозвучных фраз, говорилось, например, в одном из служебных материалов ТАСС, все это вселенское движение является еще одной формой объединения и мобилизации реакционных сил в международном масштабе, начинанием, которое отнюдь не служит делу мира, а, наоборот, является ин-струментом в руках руководителей империалистического лагеря» .

Что привело авторов этого документа к подобному выводу? Откуда такая категоричность суждения? На наш взгляд, она обусловлена прежде всего критическими оценками церковной обстановки в странах советского блока со стороны экуменистов.

В 1949 г. в английском городке Чичестере на конференции Центрального комитета ВСЦ, где предметом обсуждения стала и международная обстановка, были приняты документы, констатировавшие ухудшение религиоз-ной ситуации в странах Восточной Европы и содержавшие протест против преследования церкви коммунистами. Многие выступавшие подчеркивали, что в регионе проводится политика подчинения церкви государству, направленная на получение поддержки тоталитарных режимов и их благословения. Данные констатации следует признать вполне адекватными действительности. К концу 1948 г. в Восточной Европе завершился процесс установления монополии компартий на власть . Начинался новый этап в истории региона, именуемый в литературе «горячей фазой советизации». Коммунистические партии приступили к интенсивному осуществлению трансформации всех сторон общественной жизни в соответствии со сталинской доктриной построения социализма. Все политические противники режима, как реальные, так и мнимые, то есть те, кого власть объявила своими оппонентами, к тому времени были повержены . Все, кроме одного, идеолого-политического, противника — церкви. Именно поэтому 1949 год, действительно, обозначил новую фазу в государственно-церковных отношениях в странах региона, и сущность ее — подчинение церкви государству — экуменисты оценивали объективно. В значительной мере отсюда проистекало негативное отношение советского политического руководства к экуменическому движению.

Антиэкуменическая резолюция московского совещания не стала, как указывалось выше, непреодолимой преградой на пути контактов Русской церкви с созданным в августе 1948 г. Всемирным советом церквей. Заинтересованность в их установлении и развитии была, несомненно, обоюдной. Зи-мой — весной 1950 г. д-р Виссерт-Хуфт и его помощник д р С. Ниль предложили Московской патриархии провести встречу с представителями ВСЦ. Стороны вели активную переписку, результатом которой явилась достаточно полная осведомленность Московской патриархии о положении дел в Совете, различных тенденциях и веяниях в его деятельности. Положение в экуменическом движении активно обсуждалось и в переписке Отдела внешних церковных связей РПЦ с православными церквами, входившими в ВСЦ. Надежными каналами информации являлись также богословские круги русского Зарубежья. Лейтмотивом всей обширной и разнообразной переписки Отдела по вопросам экуменизма было сожаление зарубежных адресатов о неучастии РПЦ в движении. Забегая вперед, отметим, что наиболее последовательным в этих настроениях оставался сам руководитель ВСЦ д-р Виссерт-Хуфт. В июле 1956 г., например, он в интервью парижской газете «Reform» выразил надежду на принципиальные перемены в этом отношении .

Резонно задаться вопросом: как могла быть допущена в Москве такая двойственность в оценках и отношении (одни со стороны государства и дру-гие со стороны церкви) к экуменическому движению? В чем причины этого?

На наш взгляд, это объяснялось прежде всего неоднозначностью ситуации внутри самого движения, о чем советская сторона была хорошо осведомлена. В ВСЦ наблюдалась медленная, но серьезная эволюция, что отразилось в документах Совета. Например, в июне 1950 г. на заседании ЦК ВСЦ в Торонто активно обсуждался вопрос о сближении с православными церквами, подчеркивалась необходимость отказа от прежней односторонней протестантской, то есть прозападной, ориентации движения, признании суверенности церквей-участниц, осуждался прозелитизм, особенно беспокоивший право-славную церковь. Акцент на уважение целостности и неприкосновенности догматических и экклезиологических основ православия, на понимание требований и критериев православных церквей в целях достижения христианского единства рисовал многообещающие перспективы сотрудничества. Принципиально важным был пункт Торонтской декларации, констатировавший, что ВСЦ не является Церковью и не претендует на превращение в некую «Сверх-Церковь», то есть структуру, стоящую над церквами-членами Совета, а определяет себя единственно как форум, призванный служить взаимным отношениям и контактам церквей. В силу этого ВСЦ не имеет и не может иметь своей экклезиологии или отдавать предпочтение какой-либо одной экклезиологии, не может быть инструментом какого-либо одного вероисповедания или конфессионального богословского направления и школы. Членство в ВСЦ ни в чем не может ущемлять полноту догматического вероучения церквей-членов и наносить ущерб их каноническому устройству .

В этой части решения, принятые в Торонто, были с удовлетворением восприняты в Московской патриархии, где столь явную эволюцию позиции ВСЦ расценили, в первую очередь, как ответ на критику экуменического движения, прозвучавшую на московском совещании 1948 г. Вместе с тем, помимо церковных дел, в Торонто обсуждались и дела международные, причем, сделанные политические заявления зафиксировали определенный «баланс» позитивного и негативного в решениях Совета. Так, участниками встречи были одобрены «полицейские мероприятия ООН в Корее», Стокгольмское воззвание о запрещении атомного оружия было расценено как «пропаганда, а не как истинное предложение в защиту мира». Но почти одновременно, в феврале 1950 г., ЦК ВСЦ опубликовал заявление с призывом запретить применение атомного и водородного оружия, высказался (это он делал и в дальнейшем) за мирное сосуществование двух лагерей. В феврале 1951 г. сессия Исполкома ВСЦ вновь поддержала военные санкции ООН на Корейском полуострове , зато на сессии в Ланкау (Индия) в декабре 1952 — январе 1953 гг. было заявлено, что переговоры должны стать основным сред-ством решения острых международных проблем.

По всей вероятности, именно сосуществование разнородных тенденций в деятельности ВСЦ, кстати, достаточно объективно отражавших противоре-чивость окружающего мира, обусловило на том этапе в целом осторожно-негативный подход советского политического руководства к возможностям установления прямых связей РПЦ с экуменистами. Показательна в этом плане записка, направленная 20 января 1954 г. из Совета по делам РПЦ в Министер-ство внутренних дел СССР А.С. Панюшкину. В документе сообщалось о предстоящей поездке митрополита Николая в Венгрию для вручения ему в реформатской академии г. Дебрецена докторской степени «гонорис кауза». «Совет считает, — говорилось в записке, — что присуждение степени — предлог в целях вовлечения РПЦ в экуменическое движение и, главным образом, для участия во второй ассамблее ВСЦ, подготовляемой американцами в августе с. г. в г. Эванстоне (США). Митрополит предупрежден, что ему не следует встречаться с руководящими деятелями ВСЦ, но не исключено, что реформа-ты попытаются организовать встречу Николая с Дж. Кеннелли, Алленом Бел-лом и генеральным секретарем ВСЦ Виссерт-Хуфтом. Они 5 февраля приез-жают в Будапешт. Совет просит принять меры к наблюдению за поведением митрополита Николая в Венгрии, учитывая, что он едет один, без сопровож-дающего» .

На второй ассамблее ВСЦ в 1954 г., отношение к проведению которой в советском руководстве было явно настороженным, прозвучал призыв к запрещению всех средств массового уничтожения и отказу от силы как «инструмента политики за пределами существующих границ». Этот шаг вызвал исключительно положительную реакцию в Москве. 13 декабря 1954 г. заместитель министра иностранных дел СССР В.А. Зорин сообщил Г.Г. Карпову, что советская сторона считает возможным присоединение церквей стран на-родной демократии к резолюции ВСЦ «О запрещении всех средств массового уничтожения» . С удовлетворением советская сторона восприняла и прозвучавшее в августе 1955 г. на сессии в Давосе предложение ЦК ВСЦ в адрес ООН создать международную комиссию для разработки системы контроля над вооружениями .

Очевидное нарастание конструктивных усилий ВСЦ как в церковно-религиозной, так и в политической сферах позволяло рассчитывать на серьезные подвижки в оценках экуменизма Москвой. Документы свидетельствуют о том, что как в руководстве Московской патриархии, так и в Совете по делам РПЦ шла в это время напряженная работа по расширению контактов с церквами-участницами ВСЦ, ставшая прологом к будущему включению Русской церкви в эту структуру.

Позицию Совета по делам РПЦ четко выразил Карпов в записке Зорину от 12 марта 1955 г. Возвращаясь к решениям московского совещания 1948 г., он писал: «Совет считает правильной позицию Русской православной церкви в вопросе об отношении ее к Всемирному совету церквей, считая в то же время необходимым, чтобы церковью внимательно изучались процессы, происходящие внутри Всемирного совета церквей, а также поддерживался личный контакт руководителей Русской церкви с отдельными церковными деятелями Всемирного совета церквей путем приглашения их в СССР, путем совместных выступлений по вопросам борьбы за мир, за запрещение атомной и водородной бомбы, за устранение причин, ведущих к напряжению международной обстановки» . Очевидно, что для государственного органа, каковым являлся Совет по делам РПЦ, отношение к экуменическому движению, как и прежде, диктовалось политическими соображениями.

В июле-августе 1956 г. была проведена сессия ЦК ВСЦ в Венгрии. Это была первая встреча экуменистов в стране, управлявшейся коммунистами, что само по себе уже являлось достаточно показательным фактом. Хозяева поста-рались не ударить в грязь лицом. Из советского посольства в Будапеште в МИД СССР сообщили, что «значительная часть делегаций уехала с хорошим впечатлением, убедившись в том, что в Венгрии есть свобода передвижения и отправления религиозных культов. Отзывы западных церковных деятелей были в основном положительными» . РПЦ не принимала участия в работе этой сессии, но проявила к ней немалый интерес. На сессии, как указывалось в информационных материалах Государственного управления по делам церквей при Совете министров ВНР, поступивших в Москву, руководители ВСЦ дали понять, что в настоящее время более важным для них является установ-ление связей с Русской православной церковью, нежели со Всемирным советом мира . Сессия показала готовность ВСЦ к сотрудничеству с церквами стран социалистического лагеря. Видимо, отражая эти настроения, авторы материалов следующим образом передали перспективу организационного развития экуменического движения: «Чрезвычайно важным является вступле-ние в ближайшем будущем во Всемирный совет церквей православной церкви Советского Союза и протестантских церквей Китая и их активное участие в деятельности Совета. Через несколько лет церкви социалистических стран могли бы значительно укрепить свое влияние во Всемирном совете церквей. Имеется возможность добиться на общем собрании Совета в 1960 г. ответственных постов в центральных органах Совета для представителей церквей социалистических стран. Можно было бы также добиться того, чтобы представители церквей социалистических стран были избраны в руководство Исполнительного комитета» .

К середине 50 х гг. XX в. ВСЦ представлял собой значительную силу в религиозном мире. В его состав входили 160 протестантских церквей, объединявших около 170 млн. верующих. Опираясь на свой немалый авторитет и опыт, ВСЦ предпринимал настойчивые попытки привлечь к сотрудничеству Русскую православную церковь, понимая, что за ней пойдут и другие поместные церкви стран советского блока. Особенной активностью отличались в этом деле американцы, которым, несомненно, принадлежала инициатива в поисках путей к сближению. Однако в условиях функционирования сложившейся после войны геополитической модели мира как биполярной структуры конфликтогенного характера наивным был бы расчет на возможность полного преодоления обеими сторонами глубокой политизации внешней сферы церковной деятельности. Вместе с тем нельзя отрицать конструктивный подход, продемонстрированный Всемирным советом и свидетельствовавший о его попытках акцентировать внимание прежде всего на тех политических вопросах, которые могли стать объединяющим фактором и способствовать росту рядов экуменистов. Несколько позже, в мае 1958 г., митрополит Николай, вы-ступая в Московской духовной академии, констатировал: «…Экуменическое движение оказалось чрезвычайно противоречивым. В его широкой и разнородной деятельности исканиям обетованной земли христианского единства с самого начала сопутствовали ярко выраженные социально-политические планы, которые в период Амстердамской ассамблеи явно преобладали над задачей догматического единства… Благодаря участию одних православных Церквей и неучастию других в экуменическом движении за последние десять лет произошли значительные изменения, свидетельствующие о его эволюции в сторону церковности. […] Соприкасаясь с нашей церковной жизнью, мно-гие деятели экуменического движения совершенно изменили свое представление о православии. Видимо одобряя декларацию православных участников Эванстонской ассамблеи, мы соглашаемся на встречу с руководителями Всемирного совета церквей исключительно во имя нашего общеправославного долга — служить воссоединению всех христиан в лоне Христовой Церкви» .

Митрополит Николай предпочел не говорить о том, что и Русская церковь пережила в процессе постижения идей экуменизма непростую для себя эволюцию, что для московской встречи 1948 г. в не меньшей степени, чем для амстердамской, были характерны отчетливо выраженные политические цели и устремления, что к решению об установлении непосредственных контактов обе стороны подходили, преодолевая былую настороженность и недоверие, и что, наконец, в политизированном мире межцерковные контакты не могли ограничиться сугубо догматическими вопросами.

Хотя в выступлении митрополита Николая основной акцент был сделан на догматической составляющей экуменического движения, представляется, что вовсе не она, а прежде всего обстоятельства политического порядка сделали возможным выход РПЦ в конце 50-х гг. на качественно новый уровень межцерковных контактов. Советское политическое руководство отдавало себе отчет в том, что интегрирование РПЦ в экуменические структуры может оказаться полезным в условиях, когда международная обстановка вновь начинала ощутимо накаляться. Мирные инициативы СССР, в частности, предложения о всеобщем и полном разоружении, получили определенный психологический и эмоциональный резонанс в мире, но практического результата не имели. Более того, с 1959 г. началось интенсивное развертывание ракет средней дальности в Западной Европе (Великобритании, Италии) и Турции. Последнее обстоятельство было особенно тревожным, поскольку в зоне вероятного поражения оказывались жизненно важные центры европейской части Советского Союза. Росла численность сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил США, быстрыми темпами шло их техническое совершенствование. Усиление на рубеже 50-60-х гг. конфронтации СССР с США и странами НАТО привело мир к балансированию на грани войны. В этих условиях объединение церквей, выступавших за мир, против оружия массового поражения рассматривалось в Москве как стабилизирующий фактор, могущий сыграть определенную позитивную роль, и Русская православная церковь не должна была при этом оставаться в стороне. Вопрос о ее участии в экуменическом движении был фактически предрешен. На протяжении 1959 г. прошел ряд встреч руководства РПЦ и ВСЦ на высшем уровне. Русская церковь стала соучреди-тельницей Конференции европейских церквей (КЕЦ) - региональной экуменической организации, а 17 апреля 1961 г. РПЦ в качестве полноправного члена вступила во Всемирный совет церквей.

ПРИМЕЧАНИЯ

Коев Т. Икуменическата дейност на Българската православна църква // Българската патриаршия през вековете. София, 1980. С. 162.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 149. Л. 318.

Там же. Л. 314.

Васильева О.Ю. РПЦ в политике советского государства в 1943–1948 гг. М.,1999. С. 128.

АП РФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 30. Л. 3.

Лондон - Москва: межцерковный диалог. Обмен делегациями Англиканской и Русской православной церквей. 1943–1945 гг. // Исторический архив. 1995. № 1. С. 95; «Русская православная церковь стала на правильный путь». Докладные записки председателя Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР Г.Г. Карпова И.В. Сталину. 1943–1946 гг. // Исторический архив. 1994. № 3. С. 143.

Цит. по: Васильева О.Ю. Указ. соч. С. 123.

Волокитина Т.В. Русская церковь и православные автокефалии на Балканах после Второй мировой войны (За кулисами интеграции) // Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений ХХ в. СПб., 2002. С. 253.

«Русская православная церковь стала на правильный путь"… // Исторический архив. 1994. № 4. С. 96–97.

Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1995. С. 202.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 407. Л. 37.

Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М. 1991. С. 349.

Там же. С. 354.

Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны. 1941–1945 гг. Том VI. Берлинская (Потсдамская) конфе-ренция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании (17 июля — 2 августа 1945 г.). Сборник документов. М.,1980. С. 40.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 142. Л. 31.

Православие и экуменизм. Документы и материалы. М., 1998. С. 39–40.

Там же. С. 40.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 149. Л. 317.

Германский вопрос глазами Сталина (1947–1952) // Волков В.К. Узловые проблемы новейшей истории стран Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 2000. С. 124–125.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 149. Л. 320.

АП РФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 27. Л. 150.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 149. Л. 323.

Там же. Л. 114.

Там же. Л. 115.

Там же. Оп. 3. Д. 56. Л. 187–188.

Там же. Л. 191.

Там же. Оп. 2. Д. 65. Л. 3.

Подробнее см.: Юнгблюд В.Т. «Образы Российской империи» и внешне-политическое планирование США в 1944–1945 гг. // США. Экономика. По-литика. Идеология. 1998. № 6 (342). С. 68–69.

Подробнее см.: Волокитина Т.В. Сталин и смена стратегического курса Кремля в конце 40-х годов: от компромиссов к конфронтации // Сталинское десятилетие холодной войны. Факты и гипотезы. М., 1999. С. 10–22.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 412. Л. 58–60, 62; Волокитина Т.В. Русская церковь… С. 255.

Цит. по: Русская православная церковь в советское время (1917–1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. М., 1995. Кн. 1. С. 373, 374.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 290. Л. 124.

Русская православная церковь в советское время… С. 378–379.

АВП РФ. Ф. 56-Б. Оп. 14. П. 364. Д. 522. Л. 165.

Подробнее об этом см.: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: Миф или реальность? Общественно-политические процессы в Восточной Европе в 1944–1948 гг. М., 1993.

Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Покивайлова Т.А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов советского типа. 1949–1953. Очерки истории. М., 2002. С. 426–591.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 3. Д. 134. Л. 191.

Православие и экуменизм… С. 44–45.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 3. Д. 125. Л. 89.

Там же. Оп. 1. Д. 1220. Л. 1.

Там же. Д. 1213. Л. 123–124.

Там же. Оп. 3. Д. 125. Л. 89,92.

Там же. Оп. 1. Д. 1321. Л. 35.

Там же. Оп. 3. Д. 134. Л. 177; АВП РФ. Ф. 77. Оп. 36. П. 48. Д. 16. Л. 1.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 3. Д. 134. Л. 181.

Там же. Л. 184.

Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской церкви. М., 1997. С. 378.

http://www.rusoir.ru/03print/02/110/index.html