Крапивин М., Далгатов А., Макаров Ю. Межконфессионализм и экуменизм в Советской России E-mail
24.10.2010 18:20

Отрывок из религиоведческой монографии:

Крапивин М. Ю., Далгатов А. Г., Макаров Ю. Н. Внутриконфессиональные конфликты и проблемы межконфессионального общения в условиях советской действительности (октябрь 1917 - конец 1930-х гг.). — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. - 624 с. Стр 299-316 (с сокращениями).

 

Межконфессионализм и экуменизм в Советской России:

неудавшийся диалог (1917-1930-е гг.)   

 

    До февраля 1917 г. Православная Церковь в России, будучи цер­ковью государственной и «правящей», к установлению устойчивых межконфессиональных связей не стремилась, в особенности с ре­лигиозными объединениями тех вероисповедных направлений, ко­торые активно занимались прозелитизмом и могли бы составить конкуренцию РПЦ на ее канонической территории. 

   Митр. Евлогий (Георгиевский) вынужденно признавал впослед­ствии, что «Русская церковь чувствовала себя самодовлеющей и слабо откликалась на попытки сближения с нами инославных Церк­вей <... > все внимание было направлено на пункты расхождения, а не пункты, нас с другими христианскими вероисповеданиями объ­единяющие». Вместе с тем он указывал и на то, что «проблема со­единения Церквей <...> на началах взаимной братской любви и духовной свободы встречает непреодолимое преткновение в веко­вом неизбывном папском империуме, в силу которого идея вселен­ского объединения христиан подменяется идеей подчинения всего мира Католической Церкви, от чего Ватикан отказаться не может по самой своей природе» [1255].

    Одним из малочисленных положительных примеров межконфессиональных контактов РПЦ являлся факт создания в Петербур­ге (с благословения Святейшего Синода) еще до Первой мировой войны «Общества сближения Англиканской Церкви с Православ­ной». Данное начинание имело продолжение уже после февраль­ской (1917 г.) революции. Поместный Собор 1917-1918 гг. учредил специальный отдел, которому было поручено изучение вопросов «единения с Православными Церквами всех христианских исповеданий». 7 (20) сентября 1918 г. Собором было принято постановле­ние об организации при Священном Синоде постоянной комиссии по диалогу со старокатоликами и англиканами [1256] с целью изыска­ния путей к единению с названными дружественными конфессио­нальными объединениями на основе Учения и Предания древнекафолической Церкви. Председателем Комиссии назначается (19 но­ября (2 декабря) 1918 г.) митр. Сергий (Страгородский). Впрочем, практическая реализация резолюции (не рассмотренной на Сове­щании епископов и потому «канонически» не утвержденной) от­кладывалась на неопределенное время.

    На заседании ВЦУ 7(20) декабря 1918 г. был поднят вопрос о принятом Собором постановлении. Однако большинство присутствовавших отклонило предложение об учреждении комиссии по образцу Соборной, аргументировав это тем, что «официальное по­ложение крайне ограничило бы комиссию в средствах и способах действия», так как придание «слишком серьезного, почти офици­ального значения каждому ея выступлению <... > одних приво­дит в соблазн <... > других окрыляет совершенно несбыточными надеждами». Вместе с тем ВЦУ благословило «Общество сближе­ния Англиканской Церкви с Православной» на расширение сво­ей деятельности (заключавшейся главным образом в чтении лек­ций и издании соответствующей литературы) за счет включения в перспективные планы его работы вопросов взаимоотношений со старокатоликами [1257].

    Если на уровне руководства РПЦ межконфессиональные кон­такты носили единичный и спонтанный характер, то на епар­хиальном, менее официальном, уровне межконфессиональная ак­тивность (после падения самодержавия) была гораздо замет­нее. Так, ряд православных архиереев положительно откликну­лись на инициативу петербургских католиков (в частности, кня­зя П.М.Волконского), предложивших (май-июнь 1917 г.) осно­вать «Общество поборников воссоединения Церквей». С католи­ческой стороны в него вошли митр. А. Шептицкий, арх. Э. фон Ропп, еп. И.Цепляк; с православной — б. еп. Смоленский Петр и еп. Трифон; со старообрядческой — еп. Нижегородский и Ко­стромской Иннокентий (И.Г.Усов), еп. Петроградский Геронтий (Г. И. Лакомкин), кн. А.Д.Оболенский, кн. Э.Э.Ухтомский, кн. Е. Трубецкой, Г. А. Рачинский, о. Сергий Соловьев [1258]. Впрочем, су­дя по всему, начинание продолжения не имело. В связи с последо­вавшими вскоре репрессиями и эмиграцией многих членов Общество в 1918 г. перестало существовать.

    Приход к власти большевистской партии внес свои коррективы в разрешение проблемы межконфессиональных отношений в Рос­сии. Декрет «Об отделении церкви от государства...», как пред­ставлялось, в равной степени затрагивал интересы всех Церквей и религиозных объединений, заставляя верующих и священнослу­жителей вне их конфессиональной принадлежности испытывать стремление к единению перед лицом общего противника — государственного атеизма. Поэтому первые же ярко выраженные богобор­ческие действия властей, направленные против РПЦ (события 19 января 1918 г. вокруг Александро-Невской Лавры), вызвали мас­су сочувственных печатных откликов со стороны инославного и иноверческого духовенства (евангелическо-лютеранского, магоме­танского, иудейского, армяно-григорианского и др.) [1259].

    Возвысил свой голос в защиту Православной Церкви и Папа Римский. Это произошло вслед за тем, как Сибирское ВВЦУ во главе с арх. Омским и Павлодарским Сильвестром (И. Л. Ольшев­ским) , пытаясь приостановить гонения против РПЦ, разворачивав­шиеся на территории Советской России, обратилось за поддержкой к Римской курии. 12 марта 1919 г. по поручению Бенедикта XV статс-секретарь Ватикана кардинал П. Гаспарри в специальном по­слании, направленном в адрес СНК РСФСР, акцентируя внимание В. И. Ленина на том, что «ваши приверженцы преследуют служи­телей Бога, в особенности тех, которые принадлежат к православ­ной религии», призвал руководителей Советского правительства уважать духовных лиц любой веры. Г. Чичерин, будучи вынужден официально опровергать факты гонений на РПЦ, с раздражением замечал (13 марта 1919 г., повторно 27 июля 1919 г.), что «свиде­тельство солидарности церквей <... > является к нам в тот самый момент, когда наши власти вывели на чистую воду тот обман, при помощи которого клир обманывает народные массы... » (имелись в виду результаты вскрытия мощей). «У нас не происходит никаких явлений, подобных тем, которые составляют правило в тех странах, где господствовала римско-католическая церковь по отношению к иноверцам». «Ввиду специального интереса, проявляемого Вами по отношению к религии, которую римско-католическая церковь до сих пор считала схизматической и еретической <...> я могу Вам гарантировать, что ни один служитель этой религии не пострадал за свои убеждения» [1260].

    Солидарная реакция в поддержку РПЦ духовенства неправославных конфессий не осталась не замеченной Патриархом Тихо­ном. Публично, правда, он поблагодарил только «последователей протестантского вероисповедания в России», однако 27 июля 1919 г. опосредованно, через арх. Рента [1261], предстоятель Православной Церкви передал слова благодарности и Папе Римскому [1262]. А 5 сен­тября 1919 г. Патриарх Тихон, в свою очередь, обратился в СНК с просьбой об освобождении взятых на территории западных губер­ний в заложники ксендзов («Мне сообщено из Могилева на Днепре, что там будто бы взяты в качестве заложников все ксендзы и посему некому напутствовать умирающих и погребать покойников») [1263].

    Со всей очевидностью можно предположить, что учреждение Соборного отдела по воссоединению христианских церквей (о кото­ром речь шла выше), в известной мере, было связано с необходимо­стью координации совместных действий в условиях (далее цитиру­ется заявление членов Поместного Собора от 3(16) августа 1918 г.), «когда огромная опасность со стороны неверия и безбожия угро­жает не одному какому-либо христианскому исповеданию, а всему христианству... » [1264].

    Акции протеста священнослужителей разных конфессий неод­нократно имели место в течение весны-лета 1918 г. Так, 29 июля 1918 г. в Петрограде представители единоверцев, католиков, люте­ран, иудеев, магометан и др. были приглашены на чрезвычайное епархиальное собрание приходов РПЦ для обсуждения проблем, возникших в связи со вступлением в силу циркуляра Комиссариа­та просвещения Северной Трудовой Коммуны об изъятии из школ предметов религиозного почитания. Присутствовавшие от имени всех представленных в зале конфессий обратились к советскому руководству с требованием допустить духовенство к разработке за­конодательства о культах [1265].

    5 сентября 1918 г. доверенное лицо Патриарха Тихона проф. Н.Д.Кузнецов и экзарх греко-католиков протопресвитер Л. Федоров [1266] направили в СНК письмо с критикой Инструкции НКЮ от 30 августа, по сути подменявшей собой, по их словам, Де­крет «Об отделении церкви от государства... », который на ее фоне выглядел «подлинной хартией свободы совести». Аналогичные дей­ствия были предприняты католическим арх. фон Роппом, экзархом Л. Федоровым и Петроградским православным митрополитом Ве­ниамином (Казанским) после опубликования в «Известия ВЦИК» за 5 февраля 1919 г. циркуляра НКЮ о методах проведения в жизнь культового законодательства [1267].

....

 

     В апреле 1922 г., еще только в преддве­рии создания ЖЦ, А. Введенский и А. Боярский в специальной за­писке, направленной в Петросовет, провозгласили создание «Все­ленского христианского братства» [1295], широкого международного религиозного движения, основанного на принципах обновленного христианства («обличение лицемерия буржуазного христианства и выявление христианства как религии действительного равенства и братства»).    Экуменическими мотивами были пронизаны программные до­кументы большинства обновленческих православных группировок. Так, «Азбука» Всероссийского СЦВ (июнь 1923 г.) включала те­зис, призывавший к борьбе за сплочение всех верующих во Христе в единую семью, ибо «нельзя не видеть, что религиозно-классовое разделение человечества на католиков, православных, лютеран есть дело рук человеческих» [1296].

    Отличительной особенностью идейно-религиозных взглядов СТЦ было положение о слиянии всех религий (буддизма, иудаиз­ма, христианств, магометанства и др.) в одну общечеловеческую религию, с верой в одного единого Бога: «Человечество ближайше­го будущего отвергнет разнообразие форм всех разлагающихся ре­лигиозных культов <... > основанных на экономическом рабстве, и перейдет к единой религии, согласной с современной наукой и являющейся корнем всех вероучений — к действительному христианству — универсалу восточных представлений о Боге и мире» [1297]. «Объединение должно происходить на основе знания <. .. > при активном принятии идей всемирной революции» [1298].

    Твердые экуменические позиции занимали в 1924-1927 гг. и де­ятели обновленческой Синодальной Церкви, усматривая в этом га­рантию признания «советского обновленчества» на международ­ной арене. Проф. В. Д. Попов подчеркивал на страницах «Вестника Священного Синода», что «необходимо утвердить мысль как исход­ную точку зрения, что христианские церкви <... > являются ветвя­ми единой, соборной, апостольской Церкви, все они между собой в этношении друг к другу — родные сестры, связанные кровным род­ством и в то же время отличающиеся индивидуальными чертами. Мысль эту необходимо довести до сведения верующего в каждой отдельной церкви» [1299]. Ему вторил другой теоретик обновленче­ства Б. В. Титлинов: «Христианские исповедания — к великому сча­стью — оставили свой полемический задор <... > Религиозное со­знание переросло старые формы вероисповедной обособленности. Главы Церквей восточных и западных могут не только разговари­вать друг с другом мирно и спокойно, но и входить в молитвенное общение» [1300]. И далее: «Деятели русского церковно-обновленческого движения со своей стороны присматриваются к новому всемир­но-христианскому движению. По своим идейным лозунгам оно как нельзя ближе подходит к идейным лозунгам обновленчества» [1301]. «Но русское обновленчество, не связанное с условиями буржуаз­ного строя, гораздо последовательнее проводит те идеи, к которым приходит и современный <... > Запад. Этим открываются перспек­тивы мирового значения нашего обновленчества в христианской Церкви и предопределяется исход борьбы между "старой" и "новой" церковью в недрах русского православия» [1302].

    Ответная реакция зарубежных Церквей (западных и восточ­ных) на сам факт появления обновленческого раскола, а затем на дальнейшие действия обновленцев была неоднозначной [1303]. 5 мая 1922 г., уже при первых известиях об аресте Тихона, Вселенский Патриарх в специальном Меморандуме возвысил свой голос в «за­щиту гонимых христиан Азии и России», прося Бога не допустить «сверхсильных испытаний» для РПЦ и призывая все христианские правительства вмешаться в события, происходящие в Москве. С по­добного рода заявлениями выступили арх. Кентерберийский Фома, глава епископальной Церкви США еп. Бренд, католические карди­налы Мерсье и Гаспарри.    Позднее, 24 апреля 1923 г., Синод Константинопольской Церк­ви (под председательством Патриарха Мелетия IV), однозначно за­явив, что «смотрит на Патриарха Московского как на исповедни­ка», рекомендовал русским иерархам воздержаться от общения с ЖЦ. Всеправославный конгресс в Константинополе в определении от 4 июля 1923 г. (№3244) охарактеризовал постановления обновленческого Собора 1923 г. как неканонические. Сменивший в сен­тябре 1923 г. Мелетия на его посту Григорий VII, также называл (первоначально, по крайней мере, — в послании от 27 декабря 1923 г. №5856) «живцов» узурпаторами церковной власти в России, а Пат­риарха Тихона «единственным законным высшим главою церков­ной власти Российской церкви». Еще более резко против обновлен­цев высказывался Антиохийский Патриарх Григорий IV (в посла­нии от 17 ноября 1923 г. №1414 и в послании от 20 июня 1925 г.), писавший о живоцерковниках как о «богоборном, сатанинском сбо­рище». На подобных же позициях стоял и Иерусалимский Патриарх Дамиан (послание от 27 августа 1925 г. № 828)1304, подчеркивавший: «Патриарх Тихон был мною и всеми Восточными Православными Патриархами признан законным каноническим главою Православ­ной Русской Церкви, которого мы признавали до конца его земной жизни» [1305].

    Вместе с тем еще с 1918 г. в действиях Константинопольской Патриархии стали проявляться и иные тенденции. После оккупа­ции Стамбула войсками Антанты Патриархи Мелетий IV, а затем и Григорий VII предприняли ряд шагов, которые сторонними наблюдателями не могли расцениваться иначе, как направленные на сближение с западным экуменическим движением. Наиболее показательно активное лоббирование Константинопольским Патриарха­том идеи созыва VIII Вселенского Собора восточных православных Церквей (сроки его открытия переносились с 1923 на 1924 г., за­тем на 1925 и на 1927 гг.; после Иерусалимского землетрясения 11 июля 1927 г. начало Собора было отложено на неопределенное вре­мя) для решения вопроса о переходе на новый общеевропейский календарный стиль.

    Приход к власти Кемаля Ататюрка заставил Вселенскую Пат­риархию, опасавшуюся репрессий со стороны турок, обратиться за содействием к советскому правительству [1306].

    В свою очередь, СНК РСФСР предоставил в 1923-1924 гг. российским обновленцам (и только им) право поддерживать контакты с зарубежными церквами и даже дал им возможность получать ма­териальные средства из-за границы. В начале 1924 г. А. Введенский был возведен в сан митрополита Лондонского и всея Европы [1307]. 1 ноября 1924 г. Антирелигиозная комиссия ЦК приняла решение приступить (при посредничестве Священного Синода) к организа­ции обновленческих групп за рубежом, с целью передачи в их руки заграничного имущества РПЦ, доступ к которому открывался по­лосой дипломатических признаний советского правительства [1308].

    В середине 1924 г. Патриарх Тихон получил выписку из про­токола заседания Синода Константинопольской Церкви (грамота Григория VII от 6 июня 1924 г.) с выражением пожелания ему удалиться от управления Церковью ради мира церковного и, бо­лее того, упразднить (хотя бы временно) патриаршество как тако­вое, родившееся «во всецело ненормальных обстоятельствах» граж­данской войны и считающееся значительным препятствием к вос­становлению единства Церкви, с последующей передачей власти «свободно и канонически избранному Соборному Синоду». Эти же предложения содержались в инструкциях специальной миссии, ко­торую, согласно решениям Константинопольского Синода от 1 ян­варя, 17 и 30 апреля, 6 мая 1924 г. предполагалось направить (по приглашению «церковных кругов СССР [1309]») на встречу с руко­водством ЖЦ (так Григорий VII, не знавший точного названия, именовал обновленцев). Было определено, что миссия в своей рабо­те должна будет опираться только на церковные течения, лояльные правительству СССР [1310].

    Вышеприведенные суждения Константинопольского Синода бы­ли поспешно истолкованы советской прессой («Известия ВЦИК» за 1 июня 1924 г. со ссылкой на точку зрения представителя Григория VII в Москве) как формальное и канонически правильно принятое решение об отстранении Патриарха Тихона и признании обновлен­ческого Синода единственным законным высшим органом управле­ния Российской Православной Церкви.

    Так как Тихон рекомендации извне отверг, справедливо расце­нив их как вмешательство в дела Русской Церкви, получившей ав­токефалию еще в 1448 г., то Григорий VII (ум. 17 ноября 1924 г.) и сменявшие его на патриаршем престоле Константин VI (изгнанный турецкими властями из Константинополя) и Василий III прервали общение с Московской Патриархией [1311].

    Правда, на многократные приглашения обновленцев Василию III прибыть в Москву на очередной Поместный Собор и стать вер­ховным арбитром в русских церковных делах последний (предпо­читавший от прямого вмешательства в дела Русской Церкви воз­держиваться) ответил (сентябрь 1925 г.) отказом [1312]. Тем не менее в июле 1926 г. Священный Синод обновленческой Церкви был офи­циально признан законным носителем высшей церковной власти на территории СССР [1313] и вошел в каноническое общение с Патриар­хами Константинопольским, Александрийским (в конце 1926 г. на Александрийский патриарший престол был избран бывший Кон­стантинопольский патриарх Мелетий IV, который отныне стал Мелетием II), Антиохийским, Иерусалимским [1314].

    Предрасположенностью «советских обновленцев» к экумениче­ским контактам стремились воспользоваться деятели из окружения Папы Римского.

    Путем подчинения РПЦ (и ее включения в структуру Римско-Католической Церкви) Ватикан рассчитывал компенсировать по­тери, понесенные на Западе вследствие Реформации [1315]. 23 июля 1919 г. полномочный представитель белогвардейских правительств при Папской курии А. Лысаковский сообщал по этому поводу, что Ватикан (в лице Папы Бенедикта XV) возлагает надежды на «при­мирение церквей [1316] не столько обращением в строгое католичество отдельных лиц и даже стран, сколько более широким воссоедине­нием всех Церквей, хотя бы с самыми действенными автономными правами, но под видимым главенством Папы» [1317].

    В 1921 г. арх. Э. фон Ропп сформулировал идею биритуализации (использования духовенством в пастырских целях двух обря­дов: латинского, обращенного к элите, и греко-славянского, обра­щенного к простому народу), позволявшую общинам с различной обрядностью мирно сосуществовать в лоне единой Римско-Католической Церкви [1318]. В качестве обязательного для русских като­ликов выставлялось единственное требование — упоминания имени Папы при богослужениях. В 1923 г. в Люблине Ропп создал мисси­онерскую семинарию для сторонников двойного обряда (византийско-славянского) [1319]. Однако проект Роппа, сводившийся к тому, чтобы доверить польскому духовенству «католизацию» России по­средством биритуализма, имел мало сторонников в Ватикане. Сам Папа Бенедикт XV полагал, что обращение русских должно проис­ходить при обязательном сохранении литургии Восточной Церкви и византийско-славянского обряда, и выступал категорически про­тив латинизации Востока.

    Новый Папа Пий XI (сменивший Бенедикта XV, умершего 12 ян­варя 1922 г.) в целом придерживался также оптимистической точки зрения на перспективы церковной унии [1320]. Правда, под влиянием Варшавы Ватикан традиционно недооценивал значение движения русских католиков [1321] (подробнее см. приложение 4 на с. 394 -401).

    28 апреля 1925 г. при Конгрегации по делам Восточных Церк­вей Ватикана (включавшей и Русскую Заграничную Церковь [1322]) была учреждена специальная комиссия «pro Russia». Душой комис­сии стал друг Пия XI французский иезуит, католический епископ Илионский Мишель д'Эрбиньи (1880-1957), который с 1922 г. руко­водил (в качестве ректора) работой Папского института восточных исследований (рассматривавшегося папской курией в качестве цен­тра по восстановлению церковной унии), а с 20 июня 1925 г. (20 апреля 1926 г.?) являлся председателем комиссии «pro Russia» [1323].

    В октябре 1925 г. (по приглашению оргкомитета обновленческо­го Собора РПЦ) и позднее, в апреле-сентябре 1926 г., монсеньор Мишель д'Эрбиньи трижды посещал Россию. Обновленцы вызвали у папского посланца очевидную симпатию. По его прямому указа­нию Пи-Эжен Неве [1324] предпринял попытку склонить синодалов к Риму. Вопрос создания единой церкви Неве неоднократно обсуж­дал с А. Введенским (при том, что представители Ватикана не пи­тали иллюзий по вопросу о степени популярности обновленцев в массах). Вместе с тем, как подчеркивал Мишель д'Эрбиньи, если даже синодалы, вроде бы проявляющие намерение объединиться с Англиканской и Римско-Католической Церквами, решатся на по­добный шаг, нельзя представить себе, чтобы глава объединенной церкви пребывал вне России [1325].

    Параллельно Неве надеялся привести в исполнение и другой, еще более фантастический прожект д'Эрбиньи [1326] — план избрания (по переписке) российского Патриарха (из числа канонически пра­вильно поставленных и симпатизирующих идее единой Церкви пра­вославных епископов) с последующей переправкой его в Рим для официального утверждения Папским престолом [1327]. Целью этой авантюры по-прежнему являлось заключение православно-католи­ческой унии (или, по крайней мере, достижение прочного союза Ватикана и Патриаршей Церкви) [1328].

    По воспоминаниям еп. Болеслава Слоскана, находившийся в 1926-1929 гг. на Соловках экзарх русских католиков Л. И. Федоров уже «не говорил о каком-то массовом, всеобъемлющем воссоедине­нии православной России с Апостольским Престолом. Он, кажется, не верил в легкое воссоединение даже в случае падения советской власти <:... > Он знал, какое неправильное представление о католи­ческой церкви было в огромной массе православного духовенства. Поэтому он утверждал, что, по-человечески говоря, потребуется из­вестный период времени для ознакомления православной России с подлинным католичеством, с вселенским католичеством <... > Отец Экзарх ясно представлял себе и повторял это нашим собра­тьям, что воссоединение православной России под сенью Святого Апостольского Престола есть дело абсолютно сверхприродного по­рядка, и как таковое по его убеждению, оно без мученичества, без самого настоящего мученичества, немыслимо» [1329].

    Озвученная 6 января 1928 г. папская энциклика «Mortalium om­nium» подтверждала претензии Ватикана на ведущую роль в осу­ществлении всемирного церковного единства. Полномочный пред­ставитель Австрии при Папском престоле оценивал содержание папского послания следующим образом: «...проводится строгое различие между истинным и ложным религиозным единством и са­мым резким образом подчеркивается, что святой престол никоим образом и ни в коей мере не может принимать участия в так на­зываемых униатских движениях или оказывать им поддержку. Не может быть союза между истиной и заблуждением. Путь к рели­гиозному единству лежит только через полноту веры». Далее сле­довал призыв к блудным сынам вернуться в отчий дом [1330].

    8 сентября 1928 г. Пий XI в энциклике «Rerum orientalium» («О делах восточных») призвал глав католических орденов уделять осо­бое внимание Восточным Церквам. В тексте послания речь шла о том, что в СССР подобрана (сформирована) группа людей, способ­ная в случае падения советской власти инициировать вопрос о за­ключении церковной унии. Подтверждалась линия на восстановле­ние структур Католической Церкви в СССР путем неофициальной засылки папских делегатов и тайного посвящения в епископы [1331]. После появления папской «Motu proprio» (15 сентябрь 1928 г.) Папский Восточный институт в Риме влился в иезуитский универси­тет «Грегорианум», сохранив, правда, в значительной степени свою самостоятельность. С целью подготовки священнослужителей для России (в том числе нелегально проникавших на советскую терри­торию) и русской эмиграции 15 августа 1929 г. был основан колледж Св. Терезы — Коллегиум «Руссикум» (по другим сведениям, он су­ществовал по меньшей мере с 1926 г.), который возглавлял сначала Эрбиньи, а позднее — словацкий иезуит Венделин Яворка.

    1930 г. — явился годом перехода многих русских эмигрантов в католичество. 6 апреля 1930 г. Комиссия по России была выделена из конгрегации по делам Восточных Церквей. В ее руководстве по-прежнему председательствовал Мишель д'Эрбиньи. Его ближай­ший помощник А. Дейбнер в 1932 г. через Берлин уехал в СССР. В 1932 г. (по иным сведениям — в октябре 1933 г. или марте 1934 г.) Эрбиньи по состоянию здоровья передал свои должностные полномочия другому лицу. В 1934 г. комиссия «pro Russia» (центр по восстановлению церковной унии) была реорганизована. Она полу­чила наименование «Комиссия по религиозным делам русских» и была фактически интегрирована в государственный секретариат, ее председателем отныне становился секретарь по чрезвычайным де­лам Ватикана. Сфера деятельности комиссии впредь распростра­нялась только на католиков латинского обряда, тогда как греко-католики попали под юрисдикцию Восточной конгрегации. 17 сен­тября 1939 г. митр. А. Шептицкий (о нем подробнее см.: приложе­ние 4 на с. 394-395), став гражданином СССР, назначил четырех экзархов РКЦ византийско-славянского обряда для всей террито­рии СССР, преследуя (в конечном счете) цель стать Патриархом Католической Восточной Церкви и осуществить церковную унию в Восточной Европе [1332].

    Делу единения церквей посвятил свою жизнь и племянник Вла­димира Соловьева Сергей Соловьев. 18 октября 1926 г. в отсутствии Л. Федорова о. Сергий по рекомендации Неве назначается Римом вице-экзархом русских католиков. В начале 1928 г. Соловьев озву­чивает идею объединения русских католиков с православным ду­ховенством, отошедшим после подписания печально известной Де­кларации от митр. Сергия. Соответствующее обращение к «иосиф­лянам», составленное вице-экзархом и размноженное на машинке, Соловьев приносит еп. Неве. Однако тот расценивает действия о. Сергия как несвоевременные и безрассудные и санкции на распро­странение текста обращения не дает [1333].