Отрывок из религиоведческой монографии: Крапивин М. Ю., Далгатов А. Г., Макаров Ю. Н. Внутриконфессиональные конфликты и проблемы межконфессионального общения в условиях советской действительности (октябрь 1917 - конец 1930-х гг.). — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. - 624 с. Стр 299-316 (с сокращениями).
Межконфессионализм и экуменизм в Советской России: неудавшийся диалог (1917-1930-е гг.) До февраля 1917 г. Православная Церковь в России, будучи церковью государственной и «правящей», к установлению устойчивых межконфессиональных связей не стремилась, в особенности с религиозными объединениями тех вероисповедных направлений, которые активно занимались прозелитизмом и могли бы составить конкуренцию РПЦ на ее канонической территории. Митр. Евлогий (Георгиевский) вынужденно признавал впоследствии, что «Русская церковь чувствовала себя самодовлеющей и слабо откликалась на попытки сближения с нами инославных Церквей <... > все внимание было направлено на пункты расхождения, а не пункты, нас с другими христианскими вероисповеданиями объединяющие». Вместе с тем он указывал и на то, что «проблема соединения Церквей <...> на началах взаимной братской любви и духовной свободы встречает непреодолимое преткновение в вековом неизбывном папском империуме, в силу которого идея вселенского объединения христиан подменяется идеей подчинения всего мира Католической Церкви, от чего Ватикан отказаться не может по самой своей природе» [1255]. Одним из малочисленных положительных примеров межконфессиональных контактов РПЦ являлся факт создания в Петербурге (с благословения Святейшего Синода) еще до Первой мировой войны «Общества сближения Англиканской Церкви с Православной». Данное начинание имело продолжение уже после февральской (1917 г.) революции. Поместный Собор 1917-1918 гг. учредил специальный отдел, которому было поручено изучение вопросов «единения с Православными Церквами всех христианских исповеданий». 7 (20) сентября 1918 г. Собором было принято постановление об организации при Священном Синоде постоянной комиссии по диалогу со старокатоликами и англиканами [1256] с целью изыскания путей к единению с названными дружественными конфессиональными объединениями на основе Учения и Предания древнекафолической Церкви. Председателем Комиссии назначается (19 ноября (2 декабря) 1918 г.) митр. Сергий (Страгородский). Впрочем, практическая реализация резолюции (не рассмотренной на Совещании епископов и потому «канонически» не утвержденной) откладывалась на неопределенное время. На заседании ВЦУ 7(20) декабря 1918 г. был поднят вопрос о принятом Собором постановлении. Однако большинство присутствовавших отклонило предложение об учреждении комиссии по образцу Соборной, аргументировав это тем, что «официальное положение крайне ограничило бы комиссию в средствах и способах действия», так как придание «слишком серьезного, почти официального значения каждому ея выступлению <... > одних приводит в соблазн <... > других окрыляет совершенно несбыточными надеждами». Вместе с тем ВЦУ благословило «Общество сближения Англиканской Церкви с Православной» на расширение своей деятельности (заключавшейся главным образом в чтении лекций и издании соответствующей литературы) за счет включения в перспективные планы его работы вопросов взаимоотношений со старокатоликами [1257]. Если на уровне руководства РПЦ межконфессиональные контакты носили единичный и спонтанный характер, то на епархиальном, менее официальном, уровне межконфессиональная активность (после падения самодержавия) была гораздо заметнее. Так, ряд православных архиереев положительно откликнулись на инициативу петербургских католиков (в частности, князя П.М.Волконского), предложивших (май-июнь 1917 г.) основать «Общество поборников воссоединения Церквей». С католической стороны в него вошли митр. А. Шептицкий, арх. Э. фон Ропп, еп. И.Цепляк; с православной — б. еп. Смоленский Петр и еп. Трифон; со старообрядческой — еп. Нижегородский и Костромской Иннокентий (И.Г.Усов), еп. Петроградский Геронтий (Г. И. Лакомкин), кн. А.Д.Оболенский, кн. Э.Э.Ухтомский, кн. Е. Трубецкой, Г. А. Рачинский, о. Сергий Соловьев [1258]. Впрочем, судя по всему, начинание продолжения не имело. В связи с последовавшими вскоре репрессиями и эмиграцией многих членов Общество в 1918 г. перестало существовать. Приход к власти большевистской партии внес свои коррективы в разрешение проблемы межконфессиональных отношений в России. Декрет «Об отделении церкви от государства...», как представлялось, в равной степени затрагивал интересы всех Церквей и религиозных объединений, заставляя верующих и священнослужителей вне их конфессиональной принадлежности испытывать стремление к единению перед лицом общего противника — государственного атеизма. Поэтому первые же ярко выраженные богоборческие действия властей, направленные против РПЦ (события 19 января 1918 г. вокруг Александро-Невской Лавры), вызвали массу сочувственных печатных откликов со стороны инославного и иноверческого духовенства (евангелическо-лютеранского, магометанского, иудейского, армяно-григорианского и др.) [1259]. Возвысил свой голос в защиту Православной Церкви и Папа Римский. Это произошло вслед за тем, как Сибирское ВВЦУ во главе с арх. Омским и Павлодарским Сильвестром (И. Л. Ольшевским) , пытаясь приостановить гонения против РПЦ, разворачивавшиеся на территории Советской России, обратилось за поддержкой к Римской курии. 12 марта 1919 г. по поручению Бенедикта XV статс-секретарь Ватикана кардинал П. Гаспарри в специальном послании, направленном в адрес СНК РСФСР, акцентируя внимание В. И. Ленина на том, что «ваши приверженцы преследуют служителей Бога, в особенности тех, которые принадлежат к православной религии», призвал руководителей Советского правительства уважать духовных лиц любой веры. Г. Чичерин, будучи вынужден официально опровергать факты гонений на РПЦ, с раздражением замечал (13 марта 1919 г., повторно 27 июля 1919 г.), что «свидетельство солидарности церквей <... > является к нам в тот самый момент, когда наши власти вывели на чистую воду тот обман, при помощи которого клир обманывает народные массы... » (имелись в виду результаты вскрытия мощей). «У нас не происходит никаких явлений, подобных тем, которые составляют правило в тех странах, где господствовала римско-католическая церковь по отношению к иноверцам». «Ввиду специального интереса, проявляемого Вами по отношению к религии, которую римско-католическая церковь до сих пор считала схизматической и еретической <...> я могу Вам гарантировать, что ни один служитель этой религии не пострадал за свои убеждения» [1260]. Солидарная реакция в поддержку РПЦ духовенства неправославных конфессий не осталась не замеченной Патриархом Тихоном. Публично, правда, он поблагодарил только «последователей протестантского вероисповедания в России», однако 27 июля 1919 г. опосредованно, через арх. Рента [1261], предстоятель Православной Церкви передал слова благодарности и Папе Римскому [1262]. А 5 сентября 1919 г. Патриарх Тихон, в свою очередь, обратился в СНК с просьбой об освобождении взятых на территории западных губерний в заложники ксендзов («Мне сообщено из Могилева на Днепре, что там будто бы взяты в качестве заложников все ксендзы и посему некому напутствовать умирающих и погребать покойников») [1263]. Со всей очевидностью можно предположить, что учреждение Соборного отдела по воссоединению христианских церквей (о котором речь шла выше), в известной мере, было связано с необходимостью координации совместных действий в условиях (далее цитируется заявление членов Поместного Собора от 3(16) августа 1918 г.), «когда огромная опасность со стороны неверия и безбожия угрожает не одному какому-либо христианскому исповеданию, а всему христианству... » [1264]. Акции протеста священнослужителей разных конфессий неоднократно имели место в течение весны-лета 1918 г. Так, 29 июля 1918 г. в Петрограде представители единоверцев, католиков, лютеран, иудеев, магометан и др. были приглашены на чрезвычайное епархиальное собрание приходов РПЦ для обсуждения проблем, возникших в связи со вступлением в силу циркуляра Комиссариата просвещения Северной Трудовой Коммуны об изъятии из школ предметов религиозного почитания. Присутствовавшие от имени всех представленных в зале конфессий обратились к советскому руководству с требованием допустить духовенство к разработке законодательства о культах [1265]. 5 сентября 1918 г. доверенное лицо Патриарха Тихона проф. Н.Д.Кузнецов и экзарх греко-католиков протопресвитер Л. Федоров [1266] направили в СНК письмо с критикой Инструкции НКЮ от 30 августа, по сути подменявшей собой, по их словам, Декрет «Об отделении церкви от государства... », который на ее фоне выглядел «подлинной хартией свободы совести». Аналогичные действия были предприняты католическим арх. фон Роппом, экзархом Л. Федоровым и Петроградским православным митрополитом Вениамином (Казанским) после опубликования в «Известия ВЦИК» за 5 февраля 1919 г. циркуляра НКЮ о методах проведения в жизнь культового законодательства [1267]. .... В апреле 1922 г., еще только в преддверии создания ЖЦ, А. Введенский и А. Боярский в специальной записке, направленной в Петросовет, провозгласили создание «Вселенского христианского братства» [1295], широкого международного религиозного движения, основанного на принципах обновленного христианства («обличение лицемерия буржуазного христианства и выявление христианства как религии действительного равенства и братства»). Экуменическими мотивами были пронизаны программные документы большинства обновленческих православных группировок. Так, «Азбука» Всероссийского СЦВ (июнь 1923 г.) включала тезис, призывавший к борьбе за сплочение всех верующих во Христе в единую семью, ибо «нельзя не видеть, что религиозно-классовое разделение человечества на католиков, православных, лютеран есть дело рук человеческих» [1296]. Отличительной особенностью идейно-религиозных взглядов СТЦ было положение о слиянии всех религий (буддизма, иудаизма, христианств, магометанства и др.) в одну общечеловеческую религию, с верой в одного единого Бога: «Человечество ближайшего будущего отвергнет разнообразие форм всех разлагающихся религиозных культов <... > основанных на экономическом рабстве, и перейдет к единой религии, согласной с современной наукой и являющейся корнем всех вероучений — к действительному христианству — универсалу восточных представлений о Боге и мире» [1297]. «Объединение должно происходить на основе знания <. .. > при активном принятии идей всемирной революции» [1298]. Твердые экуменические позиции занимали в 1924-1927 гг. и деятели обновленческой Синодальной Церкви, усматривая в этом гарантию признания «советского обновленчества» на международной арене. Проф. В. Д. Попов подчеркивал на страницах «Вестника Священного Синода», что «необходимо утвердить мысль как исходную точку зрения, что христианские церкви <... > являются ветвями единой, соборной, апостольской Церкви, все они между собой в этношении друг к другу — родные сестры, связанные кровным родством и в то же время отличающиеся индивидуальными чертами. Мысль эту необходимо довести до сведения верующего в каждой отдельной церкви» [1299]. Ему вторил другой теоретик обновленчества Б. В. Титлинов: «Христианские исповедания — к великому счастью — оставили свой полемический задор <... > Религиозное сознание переросло старые формы вероисповедной обособленности. Главы Церквей восточных и западных могут не только разговаривать друг с другом мирно и спокойно, но и входить в молитвенное общение» [1300]. И далее: «Деятели русского церковно-обновленческого движения со своей стороны присматриваются к новому всемирно-христианскому движению. По своим идейным лозунгам оно как нельзя ближе подходит к идейным лозунгам обновленчества» [1301]. «Но русское обновленчество, не связанное с условиями буржуазного строя, гораздо последовательнее проводит те идеи, к которым приходит и современный <... > Запад. Этим открываются перспективы мирового значения нашего обновленчества в христианской Церкви и предопределяется исход борьбы между "старой" и "новой" церковью в недрах русского православия» [1302]. Ответная реакция зарубежных Церквей (западных и восточных) на сам факт появления обновленческого раскола, а затем на дальнейшие действия обновленцев была неоднозначной [1303]. 5 мая 1922 г., уже при первых известиях об аресте Тихона, Вселенский Патриарх в специальном Меморандуме возвысил свой голос в «защиту гонимых христиан Азии и России», прося Бога не допустить «сверхсильных испытаний» для РПЦ и призывая все христианские правительства вмешаться в события, происходящие в Москве. С подобного рода заявлениями выступили арх. Кентерберийский Фома, глава епископальной Церкви США еп. Бренд, католические кардиналы Мерсье и Гаспарри. Позднее, 24 апреля 1923 г., Синод Константинопольской Церкви (под председательством Патриарха Мелетия IV), однозначно заявив, что «смотрит на Патриарха Московского как на исповедника», рекомендовал русским иерархам воздержаться от общения с ЖЦ. Всеправославный конгресс в Константинополе в определении от 4 июля 1923 г. (№3244) охарактеризовал постановления обновленческого Собора 1923 г. как неканонические. Сменивший в сентябре 1923 г. Мелетия на его посту Григорий VII, также называл (первоначально, по крайней мере, — в послании от 27 декабря 1923 г. №5856) «живцов» узурпаторами церковной власти в России, а Патриарха Тихона «единственным законным высшим главою церковной власти Российской церкви». Еще более резко против обновленцев высказывался Антиохийский Патриарх Григорий IV (в послании от 17 ноября 1923 г. №1414 и в послании от 20 июня 1925 г.), писавший о живоцерковниках как о «богоборном, сатанинском сборище». На подобных же позициях стоял и Иерусалимский Патриарх Дамиан (послание от 27 августа 1925 г. № 828)1304, подчеркивавший: «Патриарх Тихон был мною и всеми Восточными Православными Патриархами признан законным каноническим главою Православной Русской Церкви, которого мы признавали до конца его земной жизни» [1305]. Вместе с тем еще с 1918 г. в действиях Константинопольской Патриархии стали проявляться и иные тенденции. После оккупации Стамбула войсками Антанты Патриархи Мелетий IV, а затем и Григорий VII предприняли ряд шагов, которые сторонними наблюдателями не могли расцениваться иначе, как направленные на сближение с западным экуменическим движением. Наиболее показательно активное лоббирование Константинопольским Патриархатом идеи созыва VIII Вселенского Собора восточных православных Церквей (сроки его открытия переносились с 1923 на 1924 г., затем на 1925 и на 1927 гг.; после Иерусалимского землетрясения 11 июля 1927 г. начало Собора было отложено на неопределенное время) для решения вопроса о переходе на новый общеевропейский календарный стиль. Приход к власти Кемаля Ататюрка заставил Вселенскую Патриархию, опасавшуюся репрессий со стороны турок, обратиться за содействием к советскому правительству [1306]. В свою очередь, СНК РСФСР предоставил в 1923-1924 гг. российским обновленцам (и только им) право поддерживать контакты с зарубежными церквами и даже дал им возможность получать материальные средства из-за границы. В начале 1924 г. А. Введенский был возведен в сан митрополита Лондонского и всея Европы [1307]. 1 ноября 1924 г. Антирелигиозная комиссия ЦК приняла решение приступить (при посредничестве Священного Синода) к организации обновленческих групп за рубежом, с целью передачи в их руки заграничного имущества РПЦ, доступ к которому открывался полосой дипломатических признаний советского правительства [1308]. В середине 1924 г. Патриарх Тихон получил выписку из протокола заседания Синода Константинопольской Церкви (грамота Григория VII от 6 июня 1924 г.) с выражением пожелания ему удалиться от управления Церковью ради мира церковного и, более того, упразднить (хотя бы временно) патриаршество как таковое, родившееся «во всецело ненормальных обстоятельствах» гражданской войны и считающееся значительным препятствием к восстановлению единства Церкви, с последующей передачей власти «свободно и канонически избранному Соборному Синоду». Эти же предложения содержались в инструкциях специальной миссии, которую, согласно решениям Константинопольского Синода от 1 января, 17 и 30 апреля, 6 мая 1924 г. предполагалось направить (по приглашению «церковных кругов СССР [1309]») на встречу с руководством ЖЦ (так Григорий VII, не знавший точного названия, именовал обновленцев). Было определено, что миссия в своей работе должна будет опираться только на церковные течения, лояльные правительству СССР [1310]. Вышеприведенные суждения Константинопольского Синода были поспешно истолкованы советской прессой («Известия ВЦИК» за 1 июня 1924 г. со ссылкой на точку зрения представителя Григория VII в Москве) как формальное и канонически правильно принятое решение об отстранении Патриарха Тихона и признании обновленческого Синода единственным законным высшим органом управления Российской Православной Церкви. Так как Тихон рекомендации извне отверг, справедливо расценив их как вмешательство в дела Русской Церкви, получившей автокефалию еще в 1448 г., то Григорий VII (ум. 17 ноября 1924 г.) и сменявшие его на патриаршем престоле Константин VI (изгнанный турецкими властями из Константинополя) и Василий III прервали общение с Московской Патриархией [1311]. Правда, на многократные приглашения обновленцев Василию III прибыть в Москву на очередной Поместный Собор и стать верховным арбитром в русских церковных делах последний (предпочитавший от прямого вмешательства в дела Русской Церкви воздерживаться) ответил (сентябрь 1925 г.) отказом [1312]. Тем не менее в июле 1926 г. Священный Синод обновленческой Церкви был официально признан законным носителем высшей церковной власти на территории СССР [1313] и вошел в каноническое общение с Патриархами Константинопольским, Александрийским (в конце 1926 г. на Александрийский патриарший престол был избран бывший Константинопольский патриарх Мелетий IV, который отныне стал Мелетием II), Антиохийским, Иерусалимским [1314]. Предрасположенностью «советских обновленцев» к экуменическим контактам стремились воспользоваться деятели из окружения Папы Римского. Путем подчинения РПЦ (и ее включения в структуру Римско-Католической Церкви) Ватикан рассчитывал компенсировать потери, понесенные на Западе вследствие Реформации [1315]. 23 июля 1919 г. полномочный представитель белогвардейских правительств при Папской курии А. Лысаковский сообщал по этому поводу, что Ватикан (в лице Папы Бенедикта XV) возлагает надежды на «примирение церквей [1316] не столько обращением в строгое католичество отдельных лиц и даже стран, сколько более широким воссоединением всех Церквей, хотя бы с самыми действенными автономными правами, но под видимым главенством Папы» [1317]. В 1921 г. арх. Э. фон Ропп сформулировал идею биритуализации (использования духовенством в пастырских целях двух обрядов: латинского, обращенного к элите, и греко-славянского, обращенного к простому народу), позволявшую общинам с различной обрядностью мирно сосуществовать в лоне единой Римско-Католической Церкви [1318]. В качестве обязательного для русских католиков выставлялось единственное требование — упоминания имени Папы при богослужениях. В 1923 г. в Люблине Ропп создал миссионерскую семинарию для сторонников двойного обряда (византийско-славянского) [1319]. Однако проект Роппа, сводившийся к тому, чтобы доверить польскому духовенству «католизацию» России посредством биритуализма, имел мало сторонников в Ватикане. Сам Папа Бенедикт XV полагал, что обращение русских должно происходить при обязательном сохранении литургии Восточной Церкви и византийско-славянского обряда, и выступал категорически против латинизации Востока. Новый Папа Пий XI (сменивший Бенедикта XV, умершего 12 января 1922 г.) в целом придерживался также оптимистической точки зрения на перспективы церковной унии [1320]. Правда, под влиянием Варшавы Ватикан традиционно недооценивал значение движения русских католиков [1321] (подробнее см. приложение 4 на с. 394 -401). 28 апреля 1925 г. при Конгрегации по делам Восточных Церквей Ватикана (включавшей и Русскую Заграничную Церковь [1322]) была учреждена специальная комиссия «pro Russia». Душой комиссии стал друг Пия XI французский иезуит, католический епископ Илионский Мишель д'Эрбиньи (1880-1957), который с 1922 г. руководил (в качестве ректора) работой Папского института восточных исследований (рассматривавшегося папской курией в качестве центра по восстановлению церковной унии), а с 20 июня 1925 г. (20 апреля 1926 г.?) являлся председателем комиссии «pro Russia» [1323]. В октябре 1925 г. (по приглашению оргкомитета обновленческого Собора РПЦ) и позднее, в апреле-сентябре 1926 г., монсеньор Мишель д'Эрбиньи трижды посещал Россию. Обновленцы вызвали у папского посланца очевидную симпатию. По его прямому указанию Пи-Эжен Неве [1324] предпринял попытку склонить синодалов к Риму. Вопрос создания единой церкви Неве неоднократно обсуждал с А. Введенским (при том, что представители Ватикана не питали иллюзий по вопросу о степени популярности обновленцев в массах). Вместе с тем, как подчеркивал Мишель д'Эрбиньи, если даже синодалы, вроде бы проявляющие намерение объединиться с Англиканской и Римско-Католической Церквами, решатся на подобный шаг, нельзя представить себе, чтобы глава объединенной церкви пребывал вне России [1325]. Параллельно Неве надеялся привести в исполнение и другой, еще более фантастический прожект д'Эрбиньи [1326] — план избрания (по переписке) российского Патриарха (из числа канонически правильно поставленных и симпатизирующих идее единой Церкви православных епископов) с последующей переправкой его в Рим для официального утверждения Папским престолом [1327]. Целью этой авантюры по-прежнему являлось заключение православно-католической унии (или, по крайней мере, достижение прочного союза Ватикана и Патриаршей Церкви) [1328]. По воспоминаниям еп. Болеслава Слоскана, находившийся в 1926-1929 гг. на Соловках экзарх русских католиков Л. И. Федоров уже «не говорил о каком-то массовом, всеобъемлющем воссоединении православной России с Апостольским Престолом. Он, кажется, не верил в легкое воссоединение даже в случае падения советской власти <:... > Он знал, какое неправильное представление о католической церкви было в огромной массе православного духовенства. Поэтому он утверждал, что, по-человечески говоря, потребуется известный период времени для ознакомления православной России с подлинным католичеством, с вселенским католичеством <... > Отец Экзарх ясно представлял себе и повторял это нашим собратьям, что воссоединение православной России под сенью Святого Апостольского Престола есть дело абсолютно сверхприродного порядка, и как таковое по его убеждению, оно без мученичества, без самого настоящего мученичества, немыслимо» [1329]. Озвученная 6 января 1928 г. папская энциклика «Mortalium omnium» подтверждала претензии Ватикана на ведущую роль в осуществлении всемирного церковного единства. Полномочный представитель Австрии при Папском престоле оценивал содержание папского послания следующим образом: «...проводится строгое различие между истинным и ложным религиозным единством и самым резким образом подчеркивается, что святой престол никоим образом и ни в коей мере не может принимать участия в так называемых униатских движениях или оказывать им поддержку. Не может быть союза между истиной и заблуждением. Путь к религиозному единству лежит только через полноту веры». Далее следовал призыв к блудным сынам вернуться в отчий дом [1330]. 8 сентября 1928 г. Пий XI в энциклике «Rerum orientalium» («О делах восточных») призвал глав католических орденов уделять особое внимание Восточным Церквам. В тексте послания речь шла о том, что в СССР подобрана (сформирована) группа людей, способная в случае падения советской власти инициировать вопрос о заключении церковной унии. Подтверждалась линия на восстановление структур Католической Церкви в СССР путем неофициальной засылки папских делегатов и тайного посвящения в епископы [1331]. После появления папской «Motu proprio» (15 сентябрь 1928 г.) Папский Восточный институт в Риме влился в иезуитский университет «Грегорианум», сохранив, правда, в значительной степени свою самостоятельность. С целью подготовки священнослужителей для России (в том числе нелегально проникавших на советскую территорию) и русской эмиграции 15 августа 1929 г. был основан колледж Св. Терезы — Коллегиум «Руссикум» (по другим сведениям, он существовал по меньшей мере с 1926 г.), который возглавлял сначала Эрбиньи, а позднее — словацкий иезуит Венделин Яворка. 1930 г. — явился годом перехода многих русских эмигрантов в католичество. 6 апреля 1930 г. Комиссия по России была выделена из конгрегации по делам Восточных Церквей. В ее руководстве по-прежнему председательствовал Мишель д'Эрбиньи. Его ближайший помощник А. Дейбнер в 1932 г. через Берлин уехал в СССР. В 1932 г. (по иным сведениям — в октябре 1933 г. или марте 1934 г.) Эрбиньи по состоянию здоровья передал свои должностные полномочия другому лицу. В 1934 г. комиссия «pro Russia» (центр по восстановлению церковной унии) была реорганизована. Она получила наименование «Комиссия по религиозным делам русских» и была фактически интегрирована в государственный секретариат, ее председателем отныне становился секретарь по чрезвычайным делам Ватикана. Сфера деятельности комиссии впредь распространялась только на католиков латинского обряда, тогда как греко-католики попали под юрисдикцию Восточной конгрегации. 17 сентября 1939 г. митр. А. Шептицкий (о нем подробнее см.: приложение 4 на с. 394-395), став гражданином СССР, назначил четырех экзархов РКЦ византийско-славянского обряда для всей территории СССР, преследуя (в конечном счете) цель стать Патриархом Католической Восточной Церкви и осуществить церковную унию в Восточной Европе [1332]. Делу единения церквей посвятил свою жизнь и племянник Владимира Соловьева Сергей Соловьев. 18 октября 1926 г. в отсутствии Л. Федорова о. Сергий по рекомендации Неве назначается Римом вице-экзархом русских католиков. В начале 1928 г. Соловьев озвучивает идею объединения русских католиков с православным духовенством, отошедшим после подписания печально известной Декларации от митр. Сергия. Соответствующее обращение к «иосифлянам», составленное вице-экзархом и размноженное на машинке, Соловьев приносит еп. Неве. Однако тот расценивает действия о. Сергия как несвоевременные и безрассудные и санкции на распространение текста обращения не дает [1333]. |