Журнальный клуб Интелрос » Континент » №149, 2011

— Отец Зинон, я знаю, что вы стараетесь вот уже почти два года избегать каких-либо публичных выступлений, и потому не буду спрашивать ни о том, как представляется вам нынешнее положение в нашей Церкви, ни что вы думаете в связи с этим о статьях Оливье Клемана и о. В. Асмуса. Оставим все это до иных времен, когда, может быть, вам захочется и самому высказаться. Но в статье о. Валентина присутствует, если можно так выразиться, еще и вполне конкретная «тема о. Зинона» — причем с определенными фактическими утверждениями по вашему адресу. Поэтому я очень просил бы вас ради читателей журнала, которые не раз на его страницах читали о вас и которым, я полагаю, была бы крайне важна информация, непосредственно от вас и полученная, ответить все-таки на несколько совершенно конкретных вопросов, связанных именно с этими высказываниями о. Валентина. Вот он утверждает, например, будто бы Оливье Клеман сообщает о вас недостоверные сведения, а именно: что за причащение на католической мессе вы были отлучены. И недаром-де русские переводчики постарались, пишет о. Валентин, исправить эту ложь, так что в «Русской мысли» говорится уже только о запрещении вас в священнослужении. Как вы откомментируете это утверждение о. В. Асмуса?

Я думаю, что Оливье Клеман выразился как раз абсолютно правильно. А о том, что передали его русские переводчики, мне судить трудно, я не знаю французского языка. Может быть, по-французски слово «отлучение» как раз равнозначно запрещению? Но как бы то ни было, а я действительно отлучен от Церкви, и вовсе это никакая не «ложь» Оливье Клемана. Хотя для нашего епископа вполне было достаточно моего согласия на то, что даже и не он, а я сам же первый и предложил ему, что я готов оставить Мирожский монастырь, чтобы не служить для других соблазном. Недаром поначалу он сразу же этим и удовлетворился. Но потом все переменилось, хотя еще ветхозаветное правило (оно упоминается и в византийских канонах) устанавливало, что дважды нельзя наказывать за один и тот же проступок. И потому когда, например, священника, или диакона, или епископа запрещают в священнослужении или извергают из священного сана, ему никто не запрещает приступать к Святым тайнам. Наш же архиерей поступил совершенно вопреки этому правилу и отомстил мне даже и не дважды, а трижды.

Во-первых, я вынужден был уйти из монастыря абсолютно в ничто. У меня нет ни дома, ничего, я всю жизнь прожил в монастыре, а он даже не поинтересовался, где я буду жить, что буду делать. Возьмите, к примеру, военнослужащего, — когда он совершает какой-то проступок, его же не отпускают на все четыре стороны — иди куда хочешь. Коли мы считаем, что монахи — это воины Христовы, значит, тут существует некоторая аналогия. Он обязан был меня или отправить на покаяние в монастырь, или под чье-то начало, но не просто сказать: иди куда хочешь. А он даже заметил, что сомневается, примет ли меня другой архиерей. То есть он прямо предполагал, что я уйду куда угодно и буду делать, что захочу. А потом он запретил причащаться монаху Павлу...

— То есть отлучил от Церкви?..

Да, отлучил от Церкви, причем он прекрасно знал, что этот человек пострадал из-за меня, и ему было ясно, что я в этой ситуации и сам не смогу причащаться. Как же: я буду причащаться, а он будет на это смотреть?.. Значит, он заранее знал, что я тоже не буду причащаться, то есть фактически тоже отлучил меня от Церкви. Таким образом, я был выгнан из монастыря, запрещен в священнослужении, и я не могу уже почти два года причащаться. Так что выражения у Оливье Клемана совершенно верные, и о моей участи у него информация довольно точная.

— Но ведь таким образом получается, что именно о. Валентин Асмус сам как раз и сообщает недостоверные о вас сведения или, говоря опять-таки его же собственным языком, попросту лжет своим читателям, когда начинает отрицать то, что вы отлучены, и утверждать, что вы только запрещены?

Да, именно так, потому что я именно отлучен от Церкви, и это я констатирую как факт — что я уже почти два года не могу причащаться. А между тем второй монах, — это тоже надо заметить, но почему-то о. Валентин об этом не говорит, — был отлучен епископом по ошибке. Его в этот день вообще не было в монастыре, и я писал об этом в моем письме, которое направил когда-то архиерею и которое было опубликовано, — ясно, что о. Валентин его читал, и почему он об этом не упоминает, я не знаю. Так вот, этого монаха Иоанна, пожилого человека, бывшего военнослужащего, майора, епископ отлучил от Церкви по ошибке, а когда ему стало об этом известно, он даже не позвал монаха и не отменил своего запрещения, так что тот до сих пор официально находится как бы в неведении — это я лично ему сказал: «Коли вы в монастыре не были, значит, это запрещение никакой силы не имеет по отношению к вам; вы можете спокойно идти в храм и причащаться». Он так и делает. Но епископ-то что обо всем этом думает? А если бы ошибочно отлученный монах вдруг умер?..

— О. Валентин изобличает Оливье Клемана и в том, что тот, как он пишет, «выдает» и «другую ложь», когда говорит, что «у о. Зинона требуют как условие прощения признать, что “католическая Евхаристия не имеет ни смысла, ни содержания”». А этого, пишет о. Валентин, «у о. Зинона не требуют, а требуют всего лишь признать, что он допустил серьезнейшее дисциплинарно-каноническое нарушение, когда причастился с католиками, не имеющими с Православной церковью евхаристического общения. Отец же Зинон по гордости не хочет делать такого признания». Как вы откомментируете эту информацию?

Когда епископ после того, как он получил из патриархии письмо с некоей жалобой на меня за мое причащение с католиками и с предписанием управляющего делами патриархии разобраться со мной, в первый раз приехал в связи с этим в Мирожский монастырь, он мне сказал: «Зачем ты им разрешил служить, этого нельзя делать?» Тогда я привел ему множество примеров — что в Троице-Сергиевой лавре, еще когда я сам там жил при патриархе Пимене, была специально отведена Смоленская церковь для католических богослужений, что в храме Московской духовной академии католики многократно совершали мессу, что бенедиктинский иеромонах в Псково-Печерском монастыре в 1979 году в субботу первой седмицы Великого поста лично у меня на глазах причащался из одной чаши вместе с о. Иоанном Крестьянкиным, с наместником и со всеми почтенными старцами и никакого скандала никогда из-за всего этого не бывало. Так вот, когда я нашему архиерею, который первоначально ставил мне в вину лишь то, зачем я им разрешил служить, все эти примеры привел, он в следующий, второй раз уже об этом не заговаривал, но стал давить на меня — как ты посмел причащаться с еретиками, отступниками и так далее. У них, говорит, на литургии никакие не Тело и Кровь Христовы, а простые хлеб и вино. И он именно этого и стал требовать от меня — чтобы я признал, что католики — еретики, что никакая это не Церковь, что Евхаристия их — никакая это не Евхаристия и что общение с ними — это уже и само по себе отпадение от православия. Вот и игумен Сретенского монастыря Шевкунов везде в своих писаниях упоминает обо мне как о предателе православия, и сам наш архиепископ Евсевий тоже меня так и называет — что я «изменник православия», хотя я ему и говорил, что ни Московская патриархия, ни один серьезный богослов Московской патриархии официально не решатся заявлять, что Католическая церковь — не Церковь, что таинства ее не являются таинствами, что на Евхаристии у них — просто хлеб и вино...

— Значит, от вас он требовал все-таки именно этого — признать, что «католическая Евхаристия не имеет ни смысла, ни содержания»? И выходит, что опять, стало быть, «лжет», как выражается о. Валентин, вовсе не Оливье Клеман, сообщивший об этом, а именно сам о. Валентин, сообщающий своим читателям, что ничего этого не было?

Да, выходит так, потому что именно этого епископ мой от меня и требовал. То есть признать, что католики — еретики, хотя в указе он их назвал уже не еретиками, а «инославными раскольниками». Чем православные раскольники лучше инославных, я уж не знаю, но показательно уже само словосочетание...

— И насколько же в таком случае обосновано утверждение, что вы нарушили каноны?

Ну, он берет каноны, которые имеют в виду такие случаи, как, скажем, ариане или монофизиты, действительно признанные еретиками, и переносит все это на католиков...

— И получается, таким образом, что хотя никто у нас католиков официально, положенным образом еретиками никогда не признавал, именно этого, однако, от вас как раз и потребовали? Словно у вас прав не меньше, чем, например, у Поместного или Вселенского православного собора...

Вот именно... К тому же он от меня требовал, чтобы я дал обещание, что впредь никогда больше в жизни делать этого, то есть причащаться у католиков, не буду. Я же сказал, что к своим словам отношусь серьезно и не знаю, в какой исключительной, например, ситуации окажусь вдруг, пусть не завтра, а через пять, через десять лет, и как в таком случае поступлю. Поэтому я и обещания такого, сказал я, дать не могу. Ну, а он расценил это как бунт, как гордыню и так далее. И так и в интервью своем заявил, что все это — по причине гордости. Я никому не жаловался, ни к кому не апеллировал, я просто сижу здесь тихо и не хочу, чтобы мое имя где-либо фигурировало, но почему-то и газета «Радонеж», и радио «Радонеж» никак успокоиться не могут и постоянно обо мне упоминают, — хотя с чего бы, кажется? Меня обезопасили, обезвредили, епископ сказал, что я пятнаю православие, но вот теперь меня нет, теперь у них православие без пятен, — ну что еще им нужно? Нет, все равно они не могут обо мне забыть...

— А тут о. Валентин вдогонку объявляет еще, что вы и иконописцем-то стали уже в результате всех своих «канонических» проступков бесталанным. И ссылается при этом на «мнение» неких ваших «почитателей» и на то, как ему рассказали о греческом иконописце, который соблазнился расписать униатскую церковь и сразу утратил свой дар...

Ну, во-первых, я с о. Валентином совершенно не знаком, я только видел его несколько раз, но не общался; судить же об уровне моего мастерства или о качестве моего дара, я думаю, он едва ли может, так как он не специалист. Да и те «почитатели» моего таланта, на которых он ссылается, — они тоже едва ли на это способны. И потом этот пример — греки мне говорили об этом иконописце, который утратил дар, — это что за чепуха такая? Кто может констатировать, что он утратил дар?..

Хочу добавить только еще вот что. Если я буду просить или патриарха, или синод, или другого какого архиерея об изменении своего положения и своей участи, то я буду просить только о том, чтобы позволили монаху Павлу причащаться, больше мне ничего не нужно. Служить я впредь не намерен. Когда я поступал в монастырь, я хотел быть простым монахом. В клир я не рвался, это все случилось помимо моей воли. Я был молодым послушником всего только 21 день, как меня постригли и рукоположили, я даже не успел опомниться. И если я не протестовал и не отказывался, хотя и чувствовал, что еще недостоин, то только из боязни, что иначе меня могут прогнать из монастыря. Ну вот — значит, теперь Бог мое хотенье исполнил, на двадцать первом году моей жизни в монастыре. Я буду простым монахом, но служить я не намерен. А без причащения мне, конечно, очень трудно. Да и богослужение я и знаю, и люблю, это наполняло мою жизнь смыслом, и мне непонятно, какая может быть духовная польза от такого прещения и от того, что жизнь моя совершенно переломалась...

— К сожалению, польза от этого может быть, видимо, только тем, кто такие прещения производит и кто их поддерживает. Но, разумеется, не духовная.

Мне, по крайней мере, — нет...

1998, № 3 (97)

http://www.intelros.ru/readroom/kontinent/-149-2011/14343-intervyu-arhimandrita-zinona-igoryu-vinogradovu.html